— Ты уверен, что не хочешь, чтобы я напечатала это за тебя?
— А я не прочь потянуть, Одри. Чем скорее я закончу, тем скорее меня отправят в молотилку.
— Попробуй отыскать светлые стороны, Арт. Проверь, кто тебе звонил, — она похлопала по телефону. — Может, тебя ждёт выигрыш в лотерее.
Он почти допечатал очередное слово после её ухода, но затем пустил плёнку автоответчика. Обычная белиберда:
«Привет, Ридзик, это Салли из Цицеро. Мы все ещё ждём твоего рапорта по поводу 560 на прошлой неделе в…»
Ридзик включил перемотку. Услышал звук очередного соединения. Это был Пэт Нунн:
«Кстати, Арт, слушай, я кое что забыл. Ты сука», затем раздался звук брошенной трубки.
Было ещё сообщение из прачечной: рубашки его постираны.
После чего последовала длинная пауза и вслед за ней — задыхающийся голос. Голос из могилы: Кэт Манзетти. Ридзик почувствовал, что его словно ударило током:
— Нужно говорить быстро. Сегодня у Виктора сделка.
Комиски-Парк. Во время игры. В комнате у смотрителя стадиона. Только два человека — Виктор и ещё один, — в её голосе чувствовался страх. — Не могу говорить отсюда, тяжело». Она повесила трубку. Звоня, она покупала себе жизнь, но покупка не состоялась.
Доннелли был холоден и собран. Он знал — по крайней мере, ему казалось, что знал, — как вести себя с Данко. Как мужчина с мужчиной, как полисмен с полисменом. Он даже попытался представить себя русским ментом — все ради того, чтобы добраться до Данко, чтоб раскрыть дно этой свалки.
Данко стоял, как всегда. Ридзик ясно дал понять ему, что теперь Доннелли стал их врагом: во власти командира послать его домой — и без Виктора. Нужно быть настороже.
— Теперь, — спокойно произнёс Доннелли, — мы вот как поступим, капитан. Сделаем так, чтобы вам было удобно. Расслабимся.
Данко надеялся, что это не означает, что ему придётся кормить рыбок.
— Мы расслабимся на русский манер, — командир открыл небольшой холодильник, стоящий у него под столом, и вытащил высокую, полную бутылку холодной как лёд «Столичной». Данко отметил, что это самый дешёвый сорт из тех, что можно купить в Советском Союзе, но он пивал и похуже: паршивый самогон, а однажды даже — ещё в армии — стеклоочиститель. И все же он подумал, много ли найдётся на Западе людей с достаточно крепким желудком, чтобы пить эту штуку. Доннелли поставил бутылку и две рюмки на стол, откупорил металлическую крышку и отбросил её в сторону: он где-то читал, что это русский жест, означающий… что-то — Доннелли надеялся, что дружбу и доверие. Он разлил напиток и подал рюмку Данко. В дверях появился Стоббз. Но лейтенант отмахнулся от предложенной бутылки.
Доннелли поднял рюмку и повертел её в пальцах. Он предпочёл бы не пить — вредно для сердца, — но готов был сделать это, если в ответ Данко раскроется. Впрочем, немного выпить не помешает — это не атомная бомба.
— Теперь представим, что мы в Москве. Я ваш начальник. И вы можете полностью на меня положиться.
Данко одним глотком опрокинул рюмку.
— Я проиграл.
Доннелли кивнул. Что ж, он хочет, как видно, исповедаться, а не отчитываться. Отлично — если только он при этом» изложит и факты. Данко снова наполнил рюмку и отпил.
— Вы проиграли. И?
Данко пожал плечами и ещё отпил:
— И это все?
— Да.
Доннелли тяжело сглотнул, словно откусил чересчур большой кусок сандвича. Потом подскочил, ухватил бутылку с водкой за горло и изо всех сил швырнул её об стенку. Бутылка разлетелась на куски, забрызгивая помещение водкой. Напиток попал в некоторые из аквариумов и их обитатели немедленно рванулись к поверхности, дабы вкусить нового угощенья. Стоббз застыл, словно вросший в пол. Он никогда не видел прежде своего шефа в таком состоянии.
Покрасневший Доннелли, пыхтя и шатаясь, словно пьяный, кинулся к двери.
— Ридзик! — заорал он.
На минуту комната, казалось, погрузилась в полную тишину.
— Да, сэр! — отозвался Ридзик, промчавшись вдоль аллеи письменных столов и врываясь в комнату, заполненную невыносимым запахом водки. Едва он появился, как Доннелли выпалил в него сразу из обоих стволов.
— А ну-ка, давайте посчитаем, сколько у нас на сегодня тут трупов, а, Ридзик?
— Очень хорошо…
Доннелли пронёсся мимо него, словно скорый товарный состав. Данко потягивал напиток, жалея об уничтоженной водке.
— Вот Галлахер, — возопил Доннелли, загибая пальцы, — двое русских: один — нормальный, другой — двуполой разновидности, четверо лысых чёрных, голый кобель…
«И куропатка на груше», — сказал бы Ридзик, если б у него хватило храбрости.
— ..наконец, девчонка, которую выловили из воды со сломанной шеей и которая, как оказалось, жена этого Виктора — это не считая ущерба, причинённого полиции и частной собственности. Теперь я прошу вот этого капитана рассказать мне про все, а он, в сущности, посылает меня в глубокую жопу! — голос Доннелли перешёл на визг.
Но тут он замолк, глубоко вздохнул и, кажется, успокоился. Речь его стала спокойной, холодной и медленной:
— Но не думаю, что я туда пойду. Я пошлю в жопу вас. Я скажу, что вы занимались делом, не имея на то полномочий.
Аргумент был веский, чего Ридзик не мог отрицать.