Красная зима

Потап минуты считал до своего восемнадцатого дня рождения. Но три года еще… сам он ни землю не поднял бы, ни дом бы не удержал, все бы поплыло, развалилось…

А тут…

Страшно, конечно! Кому ж не страшно!

Когда его с торой послали, он вообще едва порты не намочил. Слышал, что дядька рассказывал. Троих положила, глазом не моргнув… баба такой быть не должна.

А потом страх как-то сам собой и прошел.

Когда Яна начала расспрашивать о семье.

Когда рассказала, что ищет сына.

Когда дала ему револьвер и показала, как правильно целиться… Потап не был снайп… спейп… сразу он не попал. Но тора сказала, что у него хороший глаз.

Хороший!

А сейчас ей разузнать кое-чего понадобилось…

Отказать? Да Потапу и в голову такое не приходило! Наоборот… у него была идея, которая с каждым днем ему все больше нравилась.

Где лучше расти? В дядькиной семье, где кажный норовит куском попрекнуть? А дом, надел… так тут еще надвое сказано. Проживет ли он эти три года? Так-то…

Хорошо, растет он медленно, одежда пока по размеру, да и обувка. Но работой его завалили, кормят впроголодь, а тетка может и сковородник схватить…

А еще в доме Потапа поселился дядькин младший сын с женой. И уходить им вовсе не хотелось. Потап слышал, как тетка это со снохой обсуждала. Та плакалась, мол все хорошо, да не наше, свое бы наживать, а тетка успокаивала.

Мол, твое будет…

Три года это срок, может всякое случиться. Ты обживайся, дальше видно будет.

А что случиться может?

А вот то самое…

Так что в деревню Потап шел не с добрыми мыслями. Тяжко сироте на свете. Хоть и родня, а хуже зверья бывает…

* * *

Придремать Яна не успела.

- Тора Яна, у меня новости.

Потап был аж весь наскипидаренный. Яна посмотрела скептически.

- Что скажешь?

- Тора Яна, тут дело такое… троих положили в поместье. Самого тора, его жену и дочь. Иван, Надежда, Ирина, - перечислила Яна.

- Да. А говорят, мальчонка там у них был – так его-то и не оказалось.

Яна почувствовала, как на миг закружилась голова, ватными стали ноги…

Гошка, ты жив!!! Я найду тебя, сынок! Обязательно найду!!!

- А где он мог оказаться? Неизвестно? Ничего?

- Я с бабкой Лукерьей поболтал чуток, помогал ей ведра тащить от колодца. Она кормилицей была у Ирины Иванны…

- И?

- Говорит, если кто и может знать, так это лесник местный. Савватей.

- Почему?

- Бабка мялась… я так понял, что тайна…

- То есть все в курсе, но вслух не говорят?

Потап почесал нос, соображая, и кивнул.

- Вроде как так. Говорят, у него шашни с торой Надеждой были.

- Ага… давно?

- Давно. Но доверяла она ему сильно. И помогала крепко.

Яна задумалась.

- А где живет сей лесник?

- Дом-то я знаю. Да только лесника там нет.

- Почему?

Яна почувствовала знакомое ощущение. Отец говорил так – встала на след… вот, она встала… НУ!!!

- Говорят, пропал он!

- Когда?

- Аккурат того дня, как поместье спалили. Кто говорит – убили его, кто – с бляжьей девкой сбежал…

- Какой!

- Ну… блудной!

- А… - поняла Яна. – Как девку звать?

- Аксинья, навроде. Тора?

Яна в раздумьях вертела в пальцах острый нож…

- Надо подумать. Больше никто в деревне не пропадал?

- Нет, тора. Только лесник и ента… Аксинья…

- она одна жила?

- Нет, тора. У нее мать есть…

Яна кивнула.

- Дом покажешь?

- Покажу. Я все разведал… пойдем, тора?

- Нет.

Мальчишка посмотрел удивленными глазами.

- Тора?

- Ночью тот дом найдешь?

- Найду… тора, только там собака.

Яна махнула рукой.

- Разберемся…

* * *

Собака действительно не залаяла.

Евдокия мирно спала, когда к ее виску прижалось холодное дуло револьвера.

- Пискнешь – пристрелю.

- А… - задохнулась баба.

- Не бойся. Ты мне не нужна, мне надо знать, куда отправилась твоя дочь…

Каким-то шестым чувством, которое чудесно пробуждается под угрозой гибели, Евдокия поняла – лучше не врать. Ну и не стала.

- Савватей ее в город увез.

- Зачем?

- Внук у него. Сказал – родные умерши, пригляд надобен…

- И никого лучше деревенской проститутки не нашлось?

За дочь Евдокия обиделась, револьвер там, али что…

- Что б ты понимал…

- А ты объясни? – шепнула темнота. – Так, чтоб мне понятно было.

- Кто ж из баб так лесничиху-то обидит? А Ксюха, считай, отрезанный ломоть, соли, не соли, горьше не будет. Уже наплакалась… на то и Марфа не обидится. Она хоть баба крепкая, а не дура…

Яна поняла. Кивнула, забыв, что ее в темноте не видят. Деревня же!

Все связаны, где родством, где выгодой, где еще какими отношениями. И помочь Савватею с его внуком невесть от какой бабы – значит, сильно оскорбить его жену. И детей, естественно…

Кому ж охота нарываться? Кому надо свою семью подставлять? Ведь обидится лесничиха наверняка, а деревенская обида, равно как и деревенская память – крепкие. Спустя пятьдесят лет тебе пакость припомнят! Внукам твоим потычут!

Правнукам достанется нахлебаться!

А вот деревенская потаскуха семью не подставит – куда ж еще? И так ясно, что мать от нее горючими слезами плачет…

- Куда поедут – не сказали?

- Не знаю я. Савва говорил, Синедольск. А там уж…

- Адрес не называл?

- Нет. Может, и жена его не знает, не стал бы он такое говорить…

- А кому мог бы сказать?

- Не знаю я… Творец ведает, не знаю!

- Внук при нем был?

- Да…

- Видела ты его?

- Да.

- Опиши?