Красно-коричневый

Хлопьянов мучительно слушал. И здесь, на вершине власти, как и в разрозненных кружках оппозиции, царила неуверенность, неразбериха, отсутствие единства. Эти два человека, издали казавшиеся могущественными и всесильными, вблизи выглядели растерянными, одинокими, лишенными рычагов управления. Летели и кувыркались в пустоте, как выброшенные за борт без парашютов. Хватались друг за друга руками, жались друг к другу в последние секунды, перед тем как упасть и разбиться.

– Вы сказали, нужно создавать оборону, – сказал Хлопьянов Руцкому. – Возьмите меня. Я офицер разведки. Готов вам служить!

Руцкой остановил свой бег по кабинету. Посмотрел на Хлопьянова. Его малиновое лицо, скачущие глаза обрели вдруг выражение предельного недоверия. Он приблизился к Хлопьянову, озирая его со всех сторон, словно желал убедиться, что перед ним натуральный, из костей и кожи, человек, а не посаженная в кресло кукла.

– А это еще нужно понять, кто вы такой! – сказал он тихо. – Как к вам попала эта информация, и почему вы ее доставили! Тех, кто доставляет подобную информацию, нужно проверять и проверять!

Хлопьянов в который раз сталкивался с отторжением. Видел, что все его усилия встроиться в общее дело терпят крах, а само это дело, ради которого он готов был жертвовать, стрелять, умирать, обречено на провал. И видя все это, он торопливо, сбиваясь, боясь, что его перебьют, заговорил:

– Меня прислал человек!.. Каретный!.. Офицер безопасности!.. Он вас знает!.. Из Пешевара, из плена!.. Он хотел вам еще сообщить!.. Но я ему не верю!.. Есть снайперы из Израиля, по подложным паспортам!.. Оборудуют ячейки вдоль правительственной трассы!.. Но страшны не пули, а духи!.. У них есть колдуны, экстрасенсы!.. Собираются в белых палатах!.. Камлают, пускают энергии!.. Сильней кумулятивных снарядов!.. Проникают сквозь бетон и броню!.. Я готов сражаться!.. Если нужно, я готов умереть!.. Они замышляют бойню!.. Полный раздел России!.. После этого двести лет ига, страшнее хазарского!.. – он задыхался, торопился. Его речь превращалась в неразборчивый клекот. В голове был жар, словно в череп из невидимой кобальтовой пушки били разящие истребляющие разум лучи. Гасили его волю и память. Но он закрывал собой зияющую амбразуру. Заслонял присутствующих в кабинете людей, от которых зависело спасение Родины. – Прошу мне поверить!.. Последняя надежда на вас!.. Проиграете, народ проклянет!..

Он умолк. Хасбулатов отвернулся. Бледный, мял маленькими пальцами золотистую щепоть табака, просыпал на инкрустированный стол. Руцкой забегал по кабинету. Извлек из кармана маленький, похожий на портсигар прибор. Протянул к окну.

– Здесь лучи!.. Я чувствую, как нас облучают!.. Прибор фиксирует излучение!

Он нажал кнопку. В черном портсигаре загорелся красный ядовитый глазок. Прибор запищал, запульсировал, меняя тональность. Руцкой бегал по кабинету, останавливался в разных углах, выставлял прибор. И отовсюду неслось вибрирующее звучание, краснел ядовитый глазок.

– Спасибо, – сказал Хасбулатов Хлопьянову. – Мы найдем вас. Спасибо за информацию.

Хлопьянов покидал Дом Советов опустошенный, больной. На мосту оглянулся. Белоснежный Дворец провожал его печальным взором, обреченный, не ждущий спасения. Как и сам он, Хлопьянов.

Глава восемнадцатая

После посещения Хасбулатова, разговора с Руцким, разочарованный, растерянный, он пытался найти себе место. Переселился к Кате, жил у нее. Провожал на работу, охранял, опасаясь за ее благополучие. Контролировал, нет ли за ней наблюдения, не преследуют ли ее тайные сыщики. Он отыскал в каменных палатах ту самую комнату, куда собрались на свое камлание человекоподобные твари, надеясь выяснить, как часто они здесь появляются, кто хозяин комнаты, по чьему зову они сходятся испытывать свое оружие, достигавшее Дворца и кабинета Хасбулатова. Но комната была заставлена рабочими столами и компьютерами, в ней уже размещалось отделение какого-то банка. Повсюду сидели молодые люди, одинаково подстриженные, в белых рубашках и темных галстуках, и о сборище колдунов никто ничего не знал.

Постепенно он преодолевал уныние. Все предшествовавшие недели он ходил «в полюдье». Знакомился с оппозиционными лидерами, предлагал свои услуги. И ему не отказывали. Просили повременить. Назначали встречу через неделю-другую. Видимо проверяли, наводили справки, прежде чем допустить в организацию. И это было правильно, было профессионально. Теперь же отведенные для проверки недели истекали. Время было нанести повторные визиты, узнать о результатах проверки.

«Сначала посеем, потом соберем урожай, – думал он, перебирая имена лидеров, очередность контактов. – Вот мы и посеяли, и время собирать урожай».