– Приступаем к формированию Добровольческого полка. Выставляем людей на южном и северном направлении. На вооружении четыре автомата АКСУ, еще четыре обещанных не поступало. Заготовляем бутылки с горючей смесью на случай наступления бронетехники. Если бы пару гранатометов, мы были бы надежно прикрыты.
И его любил Хлопьянов, его суровый стоицизм, готовность биться насмерть. Чиркать спичкой, кидать в транспортер бутылку от водки «Кремлевская», ожидая хрупкого звона стекла, бледной прозрачной вспышки. И ребристый борт «бэтээра», стреляя из всех бойниц, проносится мимо, выкашивая ряды ополченцев. Не было желанней для Хлопьянова доли, чем оказаться в этих рядах, метать бутылку на жаркую корму «бээмпэ».
Казак Мороз в грубой сырой папахе, не забывая показывать свой алый лампас, докладывал:
– Баррикаду станичники мои соорудили из грузовика. В кузов поставили макет пулемета. Накрыли палку брезентом, выставили пост. В случае атаки пустим грузовик навстречу наступающим. На вооружении моей полусотни – один автомат, четыре шашки и двадцать восемь нагаек.
Мороз весело прищурил синий глаз. Хлопьянов был благодарен ему за бравый вид, золотистую бровь, шелковистый ус и маленький вороненый автомат, который казак держал на коленях, поглаживал, как любимую кошку.
Вождь говорил буднично, тихо, прикрыв сонно глаза.
– Мое подразделение заняло оборону по периметру Дома Советов. На переходах и в вестибюлях сооружены огневые точки с использованием бронированных сейфов из депутатских кабинетов. На вооружении девять выданных автоматов и несколько единиц неучтенного оружия. Есть информация, что в помещение Дома Советов проникли разведчики «Альфы». Несколько моих групп проводят обследование лифтовых шахт и подвалов с подземными коммуникациями. Прошу четко наладить систему паролей и ответов, что облегчит фильтрацию посетителей на проходах к узлам обороны.
На последних словах сонные веки Вождя поднялись, и под ними засиял яростный взгляд недремлющих синих глаз. И его любил Хлопьянов – за эту холодную ярость, за таинственное вероисповедание, собравшее вокруг него молодых красавцев, за звезду Богородицы, похожую на лазоревый цветочек гераньки, что породнил их в подмосковном лесу.
Командир ОМОНа покачивал четками, и смуглый янтарь сыпал редкие искры, попадая на свет.
– Моя группа размещается в номерах «Украины». Готовы по приказу либо перейти в Дом Советов, либо оставаться на той стороне реки, действовать в тылу наступающего противника. В нашем распоряжении моторный катер, пришвартованный к набережной, который может быть использован для доставки группы в район боя или эвакуации из Дома Советов лиц и документов.
За его легкой небрежностью таилась сжатая сила. В движении пальцев, перебиравших янтарные четки, чудилась быстрота и цепкость, готовность к удару, к нажатию спускового крючка. Хлопьянов был бы счастлив подчиниться ему, перемещаться бросками среди переходов и лестниц, огрызаясь короткими вспышками.
Все смотрели на Белого генерала, ожидая его доклад. Не сразу, не поднимая глаз, не обращая ни к кому в отдельности свои узко поставленные глаза, тот произнес:
– Я не понимаю политической стратегии происходящего. Не понимаю принципов, по которым были назначены силовые министры. У меня нет представления об общем плане обороны, увязанном с политической процедурой. Поэтому, в условиях неопределенности, я не могу рисковать моими людьми. Не могу внятно объяснить цели и задачи, которые заставят их подвергать свои жизни смертельному риску.
Он умолк, и в сумерках было видно, как страшно он побледнел. В провалившихся щеках, залегли черные тени.
– Мы слышали эти разговоры на протяжении месяцев, – зло произнес Красный генерал. – Нам дурили голову, рассказывая о казачьих атаманах, скрытых в подмосковных лесах, готовых по первому зову явиться сюда с кавалерией и артиллерией. Мы узнали об афганцах, которые в полном снаряжении дежурят в подмосковных пансионатах, готовя явиться защищать Конституцию. Когда этот зов прозвучал, мы слышим обиженного честолюбивого человека, у которого все войско – вша на аркане! Нам не нужны обиженные генералы. Нам нужны солдаты, которые с оружием и без него отразят сегодняшний штурм. А штурм, повторяю, возможен уже сегодня. Я никого не держу. Кто хочет, может уйти. Такой уход в течении пятнадцати минут не буду расценивать, как дезертирство!
Красный генерал встал, закрывая совещание. Пламя свечи наклонилось, посылая в углы волны света и тьмы. Эти волны ударялись о лица людей, выталкивали их из комнаты. Хлопьянов, пропуская остальных, вышел из кабинета.
Он двигался по коридорам в полной темноте и чувствовал, как здание, лишенное света, тепла, электричества, остывает, мертвеет, превращается в гору. Внутри этой горы, в проточенных пещерах, как в огромном термитнике, шуршала, двигалась жизнь, распространяя вокруг себя беспокойство, таинственные звуки, сигналя робкими, колеблемыми огнями.