Красноармеец

Но советский генерал меня обманул, и если бы я не напомнил ему об обещании, то так и остался бы ни с чем. С недовольством, но он всё же согласился выдать мне медаль. Как вы понимаете, после случившегося у меня нет никакого доверия к командованию – любому. А разведчиков как раз и соблазняют наградами: сделай то – получишь то-то. А со мной это больше не сработает, я такого соблазнителя, несмотря на чины, не постесняюсь послать.

Как понимаете, работать в связке я не могу, а учиться уже поздно. Например, сейчас я легко могу в одиночку уйти в тыл к немцам и добыть хоть генерала. Но это если мне надо. Когда работаешь один, заботишься только о себе, не нужно прорабатывать всё с учётом напарников или подчинённых бойцов, что только усложняет поставленные задачи. Если мне отдадут приказ сделать работу, я костьми лягу, но сделаю. Один.

Для выполнения задания я пойду на многое. Например, если немцы меня обнаружат и не будет никакой возможности вырваться, я не вижу ничего плохого в том, чтобы сдаться в плен. Знаю, что некоторые командиры носят с собой ручные гранаты: мол, лучше подорваться, чем в плен попасть. А для меня ничего страшного в этом нет. Я сдамся, и немцы расслабятся, а в пути можно убить конвоира и утечь, ничего сложного в этом нет. Потом и можно задание выполнить. Это война, тут любые уловки хороши.

Я уже терял своих бойцов, четырнадцать человек. Их смерть до сих пор тяжким грузом лежит у меня на душе. Я не хочу больше терять бойцов, писать их родным письма о том, как погибли их мужья, отцы и братья, где погибли, где захоронены. Я знаю, что они получат похоронки, но считаю своим долгом, как командира, написать им, как бы тяжело мне это ни далось.

Поэтому полной отдачи в службе от меня ожидать не стоит. Я хотел бы вернуться во взвод охраны санроты, где командовал меньше суток, и продолжать службу там. Поверьте, я даже на обычную линейную стрелковую роту согласен, но не в разведчики – сгублю. Знаете, как бывает? Кто-то идеальный баянист, но отвратительно водит машину, хотя заканчивал курсы – ну не его это. Другой отлично бегает, но не умеет плавать – ну не его это. Вот и у меня так: разведка не моё, и всё тут.

Комполка направил меня к вам приказным порядком. Мне это сильно не понравилось, но мне, как человеку военному, пришлось подчиниться приказу. Поэтому, по сути, я буду заниматься бюрократией, а взводом будет командовать мой зам. Поэтому со всеми вопросами обращаться к нему, я тут временно и ненадолго. Это всё. Разойдись. Старшина, прогуляемся.

Слушали меня очень даже внимательно, хотя и с хмурым видом. У многих желваки играли: не понравились им некоторые мои слова, которые, по их мнению, не достойны советского командира, да ещё орденоносца. Но мне, честно говоря, наплевать. Меня силком сюда воткнули, и пусть не думают, что я буду работать с полной отдачей.

Старшина что-то сказал бойцам, а затем подошёл и внимательно глянул на меня.

– Идём, старшина, – сказал я.

Мы, не торопясь, направились по улочке. Мне надо было ещё до кинотеатра дойти, вещи забрать да обжиться в выделенной комнате.

– Вы действительно отправляли письма семьям погибших бойцов? – спросил старшина. Видимо, чтобы прервать затянувшееся молчание, так как я был задумчив.

– Да, двенадцать штук.

– Погибших вроде четырнадцать?

– Семьи двоих бойцов находятся на оккупированных территориях. Письма я храню. Как освободим их, отправлю. Старшина, я понимаю, как выгляжу со стороны, но что есть, то есть. Ну не моё это – разведка. Нет, я не против поработать в тылу у противника, если нужда заставит, но только с твёрдой гарантией, что получу за это награду. У меня характер такой: работу делаю хорошо, но за отлично выполненную работу и награду желаю соответствующую. А за спасибо только кошки родятся. Лезть в тыл просто так я не собираюсь. Да, старшина, не смотри на меня так, я собственник, самый настоящий. Для меня важно моё благополучие, а всё остальное вторично.

– Не удивили, – пожал плечами старшина. – Я сам такой. Вы, главное, комсоргу или политруку такое не говорите, а то мозги съедят китайскими палочками. Между собой ещё можно вот так открыто поговорить, а с ними не стоит. И у нас, кажется, шесть фанатиков, эти сдадут, при них лучше такого не говорить. И речь вашу перед строем передадут, так что готовьтесь к намыливанию шеи.

– Да мне это как с гуся вода.

– А бойцы решили, что вы к девчатам в санроте вернуться хотели: мол, уже нашли зазнобу, оттого и не хотите переводиться. Многие считают, что зря: разведчиков девчата больше любят. А так вот что скажу: поможем, научим, сможете работать в группе. Сам я от границы в разведбате, так в разведке до этого дня и бегаю, вон ни одной царапинки. Трижды из окружения с частями прорывался, пока нашу дивизию не расформировали. Вот меня сюда и направили.

– Знаешь, взводная должность идеально тебе подходит. Чего ж тебя не назначили?

– Была там одна история… В общем, не назначат. Выше старшины я теперь не прыгну.

– Даже так? Из разжалованных командиров? По возрасту… капитан?

– Да.