Красноармеец

Потом под охраной покатили в грузовике в сторону Воронежа, где разместился штаб фронта. Пока ехали, я размышлял, сидя на лавке у кабины, напротив конвойных, расположившихся у кормы. Ну, что слили, это печально, но ожидаемо.

Я вспомнил слова следователя, сидевшего сейчас в кабине машины, они вызвали у меня немалый интерес. А сказал он, что мои документы и бумажку-вездеход не нашли. Скорее всего, они были у старшего особиста дивизии, который пропал. Это объясняет, почему немцы у передовой так нервничали и нагнали столько бойцов – войска для прочёсывания, наблюдатели на холмах, патрули. Да просто они нашли в кармане одного из убитых мои документы и – ахтунг, Одинцов! Все немцы знали, кто такой Одинцов, я сам листал их газеты.

М-да, надо было пошарить по карманам и планшеткам, но кто ж знал? На столе в хате лежала папка, я думал, всё там. А тут вон оно что. Зря побрезговал обыскать их.

Впрочем, что сделано, то сделано. Дальше будет решать трибунал. Меня серьёзно так подводят к этому делу. Бабкин уже не решает, он только приказ отдал, тут следственные органы штаба фронта работать будут. А там видно станет. Может, отпустят за недостаточностью улик, потому как выбить из меня признание не получится. А если буду на грани, перестреляю их всех и уйду, уже навсегда. Проще новую личность сделать, благо лицо моё в газетах не мелькало, и жить под другим именем, чем стать калекой.

* * *

Строй заключённых, в конце которого стоял и я (а что, рост невысокий, не первым же) был выровнен начальником лагеря. Он придирчиво изучил нас и кивнул вербовщику.

Была середина сентября сорок второго, я уже два месяца как отбываю срок. Пять лет дали за убийство часового у землянки. Остальное прицепить не смогли, по косвенным уликам – да, но и только, а вот часовой точно мой. Хотя я этого всё так же не признавал и кричал на суде, что невиновен.

Два гада из других сидельцев выступили свидетелями. Действительно они видели или нет, не знаю, может, и врали, но как я выбрался, убил часового (на светлом фоне неба им было это видно) и сбежал, описали довольно достоверно. Остальные задержанные остались на месте. Да это они крик и подняли, отчего тревога поднялась. Я надеялся, что они разбегутся, а нет: считали, что с ними разберутся и отправят по своим частям дальше служить. Вот такая засада.

Выбить из меня признания попытки были, но осторожные: знали, что может быть с ними, два примера на глазах – майора и особистов. По совокупности мне давали пятнадцать лет, хорошо к расстрелу не приговорили, но, учитывая награды и что спас немало народу из окружения, скостили срок до пяти лет. Ну и, само собой, наград меня лишили (это официально, так-то они все в хранилище) и звания тоже.

Отбывать срок меня отправили в казанскую ИТК. Заключённые здесь отбывали срок, работая на фабрике. Мы шили лётные костюмы, унты, те самые рукавицы из беличьего меха. В общем, занимались летней и зимней формой одежды для лётчиков-высотников, для дальней бомбардировочной авиации. Вот шлемофоны уже не наша работа.

Я постепенно осваивался. Меня в швейный цех направили, а был ещё сапожный, где унты делали. Сначала на кройку поставили, две недели впитывал бесценный опыт, потом уже на шитьё перешёл, где и работаю по сей день. Погоняли меня, чтобы все этапы знал.

А тут вдруг срочно работы остановили – и всех на плац. Зачем?! Я как раз швы проклеивал, очень сложная и скрупулёзная работа, а тут нас всех выгнали во двор, где построили в три ряда. А, понятно, снова добровольцев в армию отбирают, в штрафбаты. В августе уже набирали и неделю назад тоже, всякий раз по три десятка согласных было. Что-то зачастили.

Я с интересом смотрел, кто на этот раз согласится. Нет, с их выбором я был согласен, даже уважал его: Родину защищать надо. Но сам категорически не хотел на фронт. Навоевался, хватит с меня. Почти тысяча немцев на счету, пусть кто-нибудь побьёт этот мой неофициальный рекорд. Я считаю, что никому ничего не должен: вон, по рукам надавали и на зону упекли – ни за что, я ведь жизнь свою спасал. Так что пошли они.

А вообще на фронтах положение тяжёлое. Немцы снова несколько котлов организовали, Юго-Западный фронт почти весь сгинул, моя шестая общевойсковая армия тоже. Немцы уже вышли к Сталинграду. Что он им так глаза мозолит? Идут бои за город.

Поэтому я, как и остальные, с немалым интересом смотрел на тех, кто выходит. Десяток уже есть, но, видимо, и всё. Все желающие ушли с последним набором, а остальным и тут хорошо.

И тут я вдруг ощутил мощный толчок в спину, от которого невольно выбежал вперёд, сделав четыре быстрых шага и потирая при этом спину.

– Одинцов, – сообщил начальник лагеря, а вербовщик начал записывать.

– Идите к чёрту. Меня из строя вытолкнули. На фига мне ваша армия и штрафбат сдались?