Красноармеец Горшечников и «огненная вода». История 1-ая

- Стало быть, если бы Серафим тебе дорогу не перебежал… - Георгина горько засмеялась. - И ты, и Лютиков… устроили собачью свадьбу.

- Ну ты это, полегче! - рассердился Север. - Много ты понимаешь, гимназистка! Начитаются стишков, и одни кружевные вуали в глазах. Между прочим, сама не без греха.

- Милое дело, - сказала Георгина сквозь зубы. - Значит, вам, товарищи кобели, полная половая свобода, а женская доля - быть рабой. По какой это азбуке коммунизма такое следует?

- Отвяжись от меня, Грамматикова, - взмолился измученный разговором Север.

- Отвяжусь, раз просишь. - Георгина выскочила вон.

- Вот и помирились. Ой, бабы… - простонал комиссар точно от зубной боли. - Теперь точно из отряда уйдёт.

- И уйду! - Георгина ворвалась в комнату, схватила снимок и опять убежала.

- Что же мне, Делакур эту в море бросить? - крикнул Север ей вслед. - Чего ты к ней привязалась, глупая ты женщина?

- Через три дня «засуличи» выступают в Крым, - ответили из гостиной замогильным голосом. - Завтра схожу к Шмелёву, и никто уже не будет мешать вашему счастью.

Тучи над городом сошлись, как две враждебные конницы; «Большою Бертой» грянул гром.

- Ах, вот ты как! - сказали комиссар и Георгина одновременно, не слыша друг друга. - Ну, погоди. Не бывать по-твоему!

* * *

Улизин расстелил чистую тряпочку на столе в гостиной Попорыкиных и, насвистывая «Варшавянку», протирал детали разобранного нагана.

- Здесь был Яценко. - Гарька остановился напротив стола. Волосы его стояли дыбом, в глазах горел огонь праведного гнева.

- Насчёт Нагинина? - Ромка почесал нос, оставив на нём полосу машинного масла.

- Про него ничего не говорил.

- Что ж ты не спросил?

- Болотов велел молчать. Яценко может и не входить в круг посвящённых.

- Зачем он тогда приходил?

- Лохов очнулся.

- Раскрыл своих подельников?

- В этом и закавыка. - Гарька сжал зубы так, что заныла челюсть. - Доктора говорят, он потерял память от выстрела. Вот ведь падаль хитрозадая! Думает, если представится умалишённым, его не расстреляют!

- Чека правды добьётся. - Ромка начал собирать револьвер.

- Я сам его разъясню! Сию минуту отправлюсь в госпиталь и мозги ему прочищу!

- Комиссар ушёл, а Лютиков тебя не отпустит.

- Какой комиссар, когда речь об истине?!

- Нет, Гарька, ты как хочешь, а я не намерен нарываться на взыскание ради пустого дела. - Ромка откинул «окошко» и принялся вставлять патроны в барабан. - Своё дело мы сделали. Теперь и Лохова распотрошат, и его сообщников.

- Тогда я пойду один.

- Ежели что, я тебя прикрою, - Ромка вздохнул. - Не ходил бы ты, а? Без тебя обойдутся.

Гарька упрямо покачал головой.

- Ну, как знаешь. Что ещё сказал Яценко?

- Вечером нас вызывают в Чеку, показания будем давать.

в госпитале Гарька по проторённой дорожке добрался до Померанцевой, та подсказала, где искать Лохова. Койка поэта стояла у стенки, на ней лежала мумия, плотно замотанная в бинты. Рядом на стуле дремал чоновец.

- Не дозволено, - сказал он лениво, просыпаясь. - Геть отсюда, хлопец.

- Я только поговорю с этим паразитом.

Чоновец встал - медведище в шинели, огромней Храпова.

- Ты глупый чи глухий? Не дозволено! Иди соби поздорову.

- Кто это? - Мумия со стоном повернулась. Голос с трудом можно было расслышать, слова звучали невнятно.

- Лохов, вы меня помните?

- Лохов? - Снова стон. - Ах, это я - Лохов… не помню, простите… голова…

Вошла сестричка, позванивая склянками на подносе.

- Что вы тут делаете? Уходите.

- Неужели ничего не помнит?

- Нет, нет… ступайте же.

- Я гоню, а он нейдёт, - пожаловался чоновец.

- Нейдёт! - передразнила сестричка. - Плохо гонишь, Грошко. Ты тут главный, а тебя кто попало цукает.

На просторном лицо чоновца изобразилось раздумье. Не дожидаясь результатов, Гарька повернул к выходу.

- Врёт или нет? - бормотал он на ходу. - Если башку сильно покорёжило, вполне может быть, видал я такие случаи. Или прикидывается?

Прохожие шарахались или поглядывали на него с улыбкой; какой-то малец засвистел, скосил глаза и вывалил язык, изображая полоумного. Гарька спохватился и загнал рассуждения внутрь. Чтобы отвлечься, стал смотреть по сторонам, благо сторона пошла знакомая - здесь поблизости он встретил Аделаиду. Где она, как она?..

И тут товарищ Случай вновь явил ему своё расположение: просвет лазури в серой пасмурной толпе. Платочек то исчезал, то вновь появлялся далеко впереди. Сердце подсказало - это не ошибка, это Она! И не обмануло.

- Аделаида! - крикнул Гарька, расчищая себе путь локтями. - Куда же вы?

К счастью, из людной улицы свернули в другую, тихую. Горшечников взял в карьер. Платочек спасался от любви, как от смертельной опасности, уводил Гарьку в лабиринт кривых замызганных проулков, пока оба не очутились в тупике, перекрытом небольшим домиком.

Отступать было некуда. Развернувшись, Аделаида сжала кулаки, наклонила голову. Вид у неё был угрожающий. Смутившись, Гарька сбавил шаг и обратился к ней ласково, чуть не заискивающе:

- Что ж ты от меня бегаешь? Вроде не Квазимодо какой. Ты не подумай, намерения у меня самые честные.