Красное дерево, или как путешествовали в лихие 90-е

Кто-то скатывает вниз камни с края скалы в пропасть, и они гремят, как чугунные шары… Кто-то бежит, ломая ветви, сквозь лес… Кто-то сидит у очага и чинит примус… Я вижу, что один из них – пастух, ласкающий свою любимую козочку, другой – бойскаут, пробирающийся на выручку товарищу (ему кажется, что я попал в беду, и он продирается сквозь заросли, постоянно выкрикивая моё имя), третий – дикое, домашнее животное, которое никак не может понять – домашнее оно или дикое, а четвёртый – просто камень, который лежит у дороги… Ещё один сидит на склоне холма и, улыбаясь, смотрит вдаль. До него больше километра, но я отчётливо вижу его время от времени сквозь ветви и ставший неимоверно прозрачным воздух. Вокруг него пляшут какие-то разноцветные человечки… Друзья…

Но мне нужно идти дальше.

А кто же я сам такой?

Разведчик-первопроходец, Натаниэль Бампо, натуралист, Жак Паганель, блин… Часть природы… Да, я часть природы!

Едва осознав это, я принялся набивать карманы цветами, плодами, листьями, вплетать себе в волосы ветви деревьев… И уж совсем неимоверное: присел, набрал в пригоршню грязь и нарисовал себе на голом предплечье незамысловатый узор – полосы, словно следы когтей тигра.

Посмотрел на себя со стороны… Да… Глуповато… Но путешествие продолжается!

Я опять схожу с тропы, так как вижу вверху площадку, на которую надо лезть по скалам. Похоже, она подходит для лежания.

Но тут меня отвлекает голос птицы. И я понимаю, что понимаю его. Я присаживаюсь на корточки и начинаю «говорить». Сначала неуклюже, потом всё более и более органично, по-птичьи. Мой «голос» напоминает свист, но свист не музыкальный, а логично организованный, в смысле передачи информации.

Тут же вокруг меня, на расстоянии протянутой руки, рассаживается несколько птиц, и мы начинаем «говорить». (Наверняка Франциск Ассизский, когда проповедовал животным, тоже употреблял что-нибудь).

Интересно вот что: я «говорю» с ними свистом, а они отвечают мне щёлканьем. Они совсем рядом, я могу коснуться их пальцами – в обычном состоянии птица вряд ли подпустит человека так близко к себе, тем более, дикая, лесная птица.

Они смотрят мне в глаза с недоумением и явно не понимают, почему это странное существо говорит с ними на их языке.

Я пока тоже их не понимаю, но знаю, что, потренировавшись, пойму.

Открытие: птицы говорят БЕЗ СМЫСЛА. Они говорят ради звука. Эстеты мелодики и полёта.

Полёт!

Я могу лететь, как они!

Я уже чувствую, что голова моя поворачивается не на человеческой шее.

Нужно залезть выше и оттолкнуться.

Нет. Я же не умею летать.

Вдруг я оказываюсь под мостом.

Я – маленькая птичка. Синица или стриж…

Я сижу под опорами моста, и это тот же самый мост, на платформе которого началось моё путешествие. Но теперь ничего не заслоняет обзора, и я могу подробно рассмотреть долину, раскрывающуюся передо мной.

Это красно-коричневые холмы. Их много, как голов людей в толпе.

Я отталкиваюсь и лечу.

Я лечу, но не могу снизиться. Слишком высоко. И всё выше и выше. Как будто какой-то воздушный поток увлекает меня почти в космос. Я вспоминаю о ястребе в каком-то стихотворении Бродского, который не смог спуститься на землю и о парапланеристах, которых восходящие воздушные потоки увлекли туда, вверх, и там они и погибли, болтаясь в своих неуютных креслах, обмороженные и исклёванные орлами и вороньём, и про песню Высоцкого про эти восходящие потоки…

Мне никак не разглядеть, что там внизу. Что-то чёрно-багряное… Красные кирпичи, перемеливаемые чёрным жерновом-ступой. (Зачем так много Вагинов писал про кирпичи?)

Я лечу к этому жернову, но в то же время и от него.

Я не птица. Я – не птица!

Вверху есть площадка, на которую можно приземлиться.

Я вновь становлюсь человеком и лезу вверх. Тропа остаётся внизу. Я смеюсь свысока над собой: «Это же пиздец. Куда ты лезешь? Посмотри на себя. Сейчас ты сорвёшься. Здесь же почти отвесная скала!»

Я на секунду очухиваюсь. «Что я здесь делаю?!» Но площадка оказывается, действительно, очень удобной. Камни нагреты солнцем, а после дождя полно луж.

Я ложусь рядом с одной из них. Глубоко. И множество зелёных, пирамидо-образных, фрактальных растений. Я долго-долго смотрю на них. Не любуюсь, а именно – смотрю. Изучаю. Я понимаю, что в природе таких растений просто не может быть, но я же их вижу. И могу потрогать. И они, действительно – таковы. Это соответствие того, чего не может быть, тому, что есть, – пожалуй, самое удивительное в общении с грибами.

Лёжа на боку, я перевожу взгляд на пару сантиметров влево и леденею от ужаса.

Рядом со мной лежит мёртвый монстр!!!

Он лежит на спине, пузом вверх, и его пятнистые пальцы тянутся ко мне!

Через мгновение я понимаю, что это всего лишь мёртвая жаба, но этого мгновения мне хватило для того, чтобы умереть от страха.

Потом я замечаю, что у этой жабы слишком человеческие пальцы. Я даже различаю узор отпечатков на них и линии жизни на её ладонях. Это явно персонаж Босха.

И нужно же было карабкаться, лезть по кручам, продираться сквозь кусты, чтобы оказаться рядом с подобным чудищем прямо лицом к лицу!