Красное и белое, или Люсьен Левен

На следующий день рано утром господин Флерон велел передать аббату Оливу, что он заплатит пятьдесят экю за точную копию пражской депеши, и решил написать непосредственно министру внутренних дел, рискуя прогневить префекта, господина Дюмораля, бывшего либерала, ренегата, человека, находившегося в вечном беспокойстве. Господин Флерон написал также и ему, но письмо было опущено в ящик с опозданием на целый час, с таким расчетом, чтобы важное донесение простого супрефекта попало в руки министра на сутки раньше, чем донесение префекта.

Глава тридцать пятая

«Как! – возмутился Дю Пуарье, узнав, кого выбрали уполномоченными. – Эти скоты не сумели даже назначить уполномоченных! Черта с два открою я им свой план!»

На следующий день на собрании Дю Пуарье, более важный и более красный, чем обычно, взял под руку Людвига Роллера и де Санреаля, прошел с ними в дальний кабинет и запер дверь на ключ. Дю Пуарье прежде всего соблюдал внешние формы, он знал, что Санреаль во всем деле только это и поймет.

Когда все уселись в кресла, Дю Пуарье начал после небольшой паузы:

– Господа, мы здесь собрались в интересах его величества Карла Десятого, нашего законного короля. Вы обещаете мне хранить абсолютную тайну даже относительно того немногого, что мне позволено сегодня открыть вам?

– Даю честное слово! – воскликнул Санреаль, оторопевший от избытка уважения и любопытства.

– Гм! Черт! – нетерпеливо воскликнул Роллер.

– Господа, ваши слуги подкуплены республиканцами, эта секта проникает всюду, и без абсолютной тайны, даже от наших лучших друзей, правому делу не восторжествовать; вы, господа, так же, как и я, бедный плебей, все мы увидим себя смешанными с грязью в «Aurore».

(Снисходя к читателю, я сильно сокращаю речь, с которой Дю Пуарье счел необходимым обратиться к богачу и к храбрецу. А так как он ничего не хотел им сказать, то растянул ее более, чем это было необходимо.)

– Тайна, которую я надеялся вам доверить, – сказал он наконец, – уже не принадлежит мне. Сейчас мне поручено лишь просить вас, – говорил он, обращаясь к Санреалю, – немного попридержать вашу храбрость, хотя вам это и нелегко.

– Еще бы, – согласился Санреаль.

– Но, господа, когда вы состоите членами великой партии, надо уметь приносить жертвы высшей воле, даже если она и несправедлива, иначе грош вам цена и вы ничего не достигнете. Вы окажетесь блудными сынами, и только. Господа, в течение целых двух недель никто из вас не должен вызывать на дуэль господина Левена.

– Не должен, не должен… – с горечью повторил Людвиг Роллер.

– К этому времени господин Левен уедет из Нанси или, по крайней мере, перестанет посещать госпожу де Шастеле. Мне кажется, это как раз то, чего вы желаете, и, как я уже доказал вам, дуэлью вам этого не достичь.

Это пришлось твердить битый час на все лады. Оба уполномоченных настаивали на том, что они и вправе и даже обязаны узнать тайну.

– В каком мы окажемся положении, – запротестовал Санреаль, – когда тем господам, которые ждут нас в моей гостиной, станет известно, что мы просидели здесь целый час и ничего не узнали?

– Ну что ж, убедите их, что вы знаете, – холодно заявил Дю Пуарье, – я вас поддержу.

Понадобился еще добрый час, чтобы примирить тщеславие обоих молодцов с таким mezzo termine[58].

Терпение доктора Дю Пуарье выдержало этот искус, так как гордость его была польщена. Он больше всего любил говорить и убеждать людей, настроенных враждебно. У этого человека была отталкивающая наружность, но сильный, живой и предприимчивый ум. С тех пор как он вмешался в политические интриги, искусство врачевания, в котором он достиг большой высоты, наскучило ему. Служба Карлу X, или то, что он называл политикой, давала пищу его жажде действовать, работать, быть на виду. Льстецы говорили ему:

– Если прусские или русские войска восстановят у нас Карла Десятого, вы будете депутатом, министром и т. д. Вы сделаетесь новым Виллелем.

– Там будет видно, – отвечал Дю Пуарье.