Красное и белое, или Люсьен Левен

Госпожа Гранде тоже то и дело находила предлоги, чтобы повидать его в течение дня. Из любви и признательности к отцу Люсьен старался использовать эти встречи, чтобы придать себе видимость настоящего влюбленного. По его подсчетам, он встречался с госпожой Гранде по меньшей мере раз двенадцать в неделю.

«Если общество заинтересуется мной, оно должно будет счесть меня не на шутку влюбленным, и я, таким образом, навсегда отклоню от себя подозрение в сенсимонизме».

Чтобы нравиться госпоже Гранде, он старался выделиться среди молодых парижан, особенно тщательно относящихся к своему туалету.

– Ты напрасно молодишься, – говорил ему отец. – Будь тебе тридцать шесть лет или по крайней мере будь у тебя суровая физиономия доктринера, я мог бы создать тебе положение, какое только захотел бы.

Такое положение тянулось уже шесть недель, и Люсьен утешался, видя, что это едва ли продлится еще другие шесть недель, как вдруг в один прекрасный день госпожа Гранде прислала господину Левену письмо с просьбой уделить ей часок для беседы на другой день в десять часов утра у госпожи де Темин.

– Со мной уже обращаются как с министром, вот в каком выгодном положении я нахожусь! – воскликнул господин Левен.

На следующий день госпожа Гранде начала с целого ряда торжественных заявлений.

Во время ее бесконечных разглагольствований господин Левен сохранял важный и бесстрастный вид.

«Ничего не поделаешь, придется стать министром, – подумал он, – раз у меня просят аудиенции». Наконец госпожа Гранде перешла к восхвалению собственной искренности… Господин Левен считал минуты, глядя на каминные часы. «Главным образом и прежде всего мне надо молчать: ни малейшей шутки по адресу этой молодой женщины, столь свежей, столь юной и уже столь честолюбивой. Но чего она хочет? В конце концов ей не хватает такта, она должна была бы заметить, что докучает мне… У нее более благородные манеры, но меньше настоящего ума, чем у любой из наших девиц из Оперы».

Однако он сразу перестал скучать, когда госпожа Гранде без обиняков попросила его предоставить министерский пост господину Гранде.

– Король очень любит господина Гранде, – добавила она, – и будет весьма доволен, увидав его в этой ответственной должности. У нас есть доказательства благосклонности двора, и я могу подробно изложить их, если вы только пожелаете и уделите мне достаточно времени.

При этих словах господин Левен напустил на себя невероятный холод; сцена начинала становиться для него забавной; стоило разыграть комедию.

Госпожа Гранде, встревоженная, почти растерявшаяся, несмотря на свою стойкость и отсутствие робости, заговорила о дружеских чувствах его, Левена, к ней…

При упоминании о дружбе, требовавшем хотя бы утвердительного кивка головы, господин Левен остался безмолвен и почти целиком ушел в свои мысли. Госпожа Гранде увидела, что ее попытка терпит крах. «Я, кажется, испортила наше дело», – подумала она. Эта мысль заставила ее действовать решительнее и вести себя умнее. Ее положение с каждой минутой ухудшалось: господин Левен уже не был тем человеком, каким он был в начале беседы. Сперва она встревожилась, затем испугалась. Это было ей к лицу и придавало выразительность ее чертам. Господин Левен укрепил ее страхи.

Дело дошло до того, что госпожа Гранде решилась задать ему вопрос, не имеет ли он чего-нибудь против нее. Господин Левен, который уже три четверти часа хранил угрюмое молчание, в эту минуту прилагал все усилия, чтобы не расхохотаться.

«Если я рассмеюсь, – подумал он, – она поймет, что я гнусно издеваюсь над ней, и выйдет, что я напрасно проскучал целый час. Я упущу случай увидеть, насколько основательна ее прославленная добродетель».

Наконец, как бы сжалившись, господин Левен, ставший обескураживающе вежливым, слегка намекнул, что он, быть может, вскоре соблаговолит объясниться. Он рассыпался в бесконечных извинениях по поводу того, что собирался сообщить, и тех жестоких слов, к которым ему придется прибегнуть. Он забавлялся, заранее пугая госпожу Гранде самыми страшными вещами. «В конце концов, она не обладает характером, и бедный Люсьен, если только это случится, будет иметь в ее лице скучную любовницу. Эти знаменитые красавицы восхитительны только как декорации, как внешнее украшение – не больше. Надо ее видеть в великолепном салоне, в обществе двадцати дипломатов, блистающих орденскими звездами, крестами, лентами. Интересно было бы знать, намного ли лучше госпожа де Шастеле? В отношении физической красоты, великолепных поз, ослепительных плеч – это невозможно. С другой стороны, нет никаких сомнений в том, что, хотя мне доставляет удовольствие издеваться над ней, я скучаю и, во всяком случае, считаю минуты. Будь у нее характер, соответствующий ее красоте, она должна была бы двадцать раз оборвать меня и поставить меня в тупик, а она позволяет обращаться с собой как с солдатом, которого ведут на убой».