Красное и зеленое

Вот она, цена ошибки. Когда находишься среди врагов, любая самая крошечная оплошность может уничтожить тебя. Одни сутки опоздания, и он снова в руках гестапо. И Маша. И — что самое страшное — его препарат у врага. Поразмыслив, он пришел к выводу, что сам препарат еще далеко не открытая тайна. Химики могут сколько угодно анализировать «вещество Ариль», но секрет его производства не будет сразу разгадан. Опаснее другое: гестаповцы теперь знают, что он может создать препарат. Может, но не хочет. Значит, они будут опять принуждать его. Опять пытки? Мучения? Если бы он был один! Маша… Что сделают они с ней?

Ильин вскочил и зашагал по камере: пять шагов от двери к окну, пять обратно. В голове шумело, хотелось кричать, колотить о стенку кулаками, ногами, чем угодно!

Не в силах выдержать напряжения, Аркадий Павлович бросился на жесткий матрац и уснул. Сон был тяжелый, мучительный и беспокойный.

Когда он открыл глаза, была ночь. Окно чернело под потолком. Все, о чем он думал несколько часов назад, вернулось и завертелось нескончаемым круговоротом.

Аркадий Павлович подошел к двери и постучал. Глазок открылся.

— Позовите кого-нибудь.

— Шуметь нельзя, — буркнули с той стороны, и глазок закрылся.

Опустив голову, подавленный неизвестностью, арестованный отошел от двери.

Он не знал, сколько прошло времени. Окошко побледнело. Начинался новый день. Что принесет он?

Щелкнул замок. Дверь приоткрылась, на полу появилась миска и кусочек хлеба. Так кормят собак. Ильин был голоден. Но кусок не лез в горло. Он отшвырнул миску и снова зашагал из угла в угол.

Прошел весь день, потом вторая ночь, и снова настал день. Двое суток, словно две вечности. В каком он городе? Судя по времени, они отъехали довольно далеко. Нюрнберг? Мюнхен? Аугсбург? Решил спросить. Постучал, вежливо осведомился, в каком городе находится их прекрасная тюрьма.

Надзиратель не оценил юмора, буркнул свое:

— Шуметь нельзя! — и захлопнул глазок.

Наступила третья ночь. Ильин уже не шагал по камере, не думал. Все было передумано, и ничего не прояснилось. Он сидел на койке, вяло опустив руки. В голове мерзкая пустота. Сколько прошло времени? Так можно просидеть в каменном мешке годы. И никто знать не будет. Закон? Какой закон у палачей и людоедов? Есть только одна надежда: победа. Она где-то близко, вот-вот ворвется и сюда, в тыловой город фашистского райха. Доживут ли они с Машей до светлого дня? Надо, чтобы дожили.

Заскрипела дверь. Ильин встал и… замер от неожиданности.

В камеру втолкнули Машу. Дверь тотчас же закрылась.

— Аркаша… — сказала она и бросилась к нему.

Ильин взял ее за плечи, посмотрел в лицо. Глаза у нее были сухие, выражение странной решимости делало лицо девушки строже и старше.

— Сядем, — попросила она.

— Как ты очутилась здесь?

— Попросила.

— И они разрешили?

— Потому что я сказала, что уговорю тебя работать. — Маша провела ладонью по его заросшей щеке. — Они поверили. И вот я с тобой. Хоть пять минут вместе.

— Ты говоришь так, словно пришла прощаться.

Маша промолчала, опустив голову.

— Говори все, — потребовал Ильин.

— Меня повесят, — тихо произнесла она. — Послезавтра утром. Так объявил начальник гестапо. За побег из лагеря.

Ильин вскочил. Он не знал, что сказать. Ее повесят!

— А если я соглашусь?

— Не надо, Аркаша. Лучше умереть.

Опять скрипнула дверь. Надзиратель сказал:

— Выходите…

Маша поднялась. Она не плакала. Она только посмотрела еще раз на Ильина, побледнела, быстро обняла его и поцеловала. Губы у нее были холодные и сухие.

— Прощай, — прошептала она и шагнула в дверь.

Ильин остался один. Он так и стоял на месте, охваченный непонятным столбняком. Ушла… Послезавтра утром… Схватив табурет, он грохнул им о железную дверь. Щелкнул замок, в камеру ворвались сразу трое. Ильин изо всех сил ударил одного обломком табурета, схватил за горло, но тут же был смят, избит и связан. Он и сам не помнил, как буйствовал. Уже без сознания его унесли в карцер.

Холодный пол — вот что привело его в чувство. Мокрые стены, капли воды возле лампочки на потолке. Гроб из бетона. На полу — следы старой крови.

Послезавтра утром… Пусть его раньше. Он встал, шатаясь, и принялся колотить в дверь. Никто не слышал его слабых ударов.

Здесь он был надежно изолирован. Послезавтра утром…

…Габеманн встретился с фон Ботцки в Мюнхене.

— Поздравляю вас, майор, — сказал профессор. — Операция выполнена безукоризненно. Я посетил Фихтера. Он в полном неведении.

— Вместо одной птички мы поймали две.

— Две? Кого вы имеете в виду еще?

— Марию Бегичеву. Она оказалась вместе с ним.

— Боже мой, какая удача! Но как она очутилась в лаборатории?

Шансы фон Ботцки улучшились. Появилась уверенность. Теперь Ильин в таких тисках, что не вывернется. Приманка удачная, что и говорить.

— Где она? — спросил полковник.

— В тюрьме, где же ей быть! Но это не все, герр профессор. Вот две странные стекляшки, которые мы нашли в кармане у Ильина. Извольте посмотреть, не эта ли жидкость, которая вам нужна?