Второй батальон так же удачно отбился, как и первый. Утягивали, уводили раненых – ходом сообщения и поверху. В окопе разбирались. Отрывали засыпанного, как дюжиной могильных заступов. Узнал Воротынцев своё место – жёлтый львиный хвост сперва увидел из груды земли, а правей – вот и Благодарёв, славная сообразительная рожа! Хмуристо разбирался, стул поломанный выбрасывал, пустые цинковые ящички патронные.
Попросил Воротынцев капитана отпустить с ним одного солдата. И кивнул весело:
– Благодарёв! А пойдём со мной?
– Ну-к что ж, – нисколько не удивился Благодарёв, будто между ними и условлена была прогулка. Перекатил языком под оттопыренной щекой, оглянулся мельком на квадратную полусажень ямы, где в час минувший едва не окончилась вся его жизнь, перекинул тугую скатку через голову, сильным толчком выбросил ноги из окопа и вскочил в рост. – Куда идти-то?..
Он держался, будто на войне и взрос, ещё и с Воротынцевым бок о бок:
– Винтовочку-то вашу дайте. Да и шинелку, вам полегче.
Шинель на шинель насадил, две винтовки вместе, ремнями за одно плечо, а котелок на ходу пропускал под пояс. Пошли.
Половина восьмого, в Ставке ещё не проснулись, не пили утреннего чая, а здесь с рассвета перемолотили уже под тысячу человек, да весь день боя ещё впереди.
Опять такой же летний, душный, застойный обещал нагреться день.
Пошли задами наших позиций, позадь чугунки, чтобы быстрей и легче идти. То, что было в окопе переглушено, тут-то видно было: что пыхают и наши пушки, суетится прислуга до пота, верхние рубахи скинув, снаряды подносят, шнур дёргают – да немца не переймут. Летели немецкие шрапнели и сюда, раза два так близко, что прилегали Арсений с полковником ничком, – однако после той канонады как в шуточку.
Но всё так же главный немецкий огонь приходился по передовой, по тем полкам, чьими тылами они шли сейчас.
– Стоит Енисейский! – потирал руки Воротынцев. – Ещё часок, и всё может перемениться.
Фотография этого самого Енисейского полка обошла Россию совсем недавно: в Петергофе он маршем проходил перед Пуанкаре, и на правом фланге его, ладонь к козырьку, голову на почётного гостя, с отменной отчаянной выправкой шагал великий князь Николай Николаевич. Месяца не прошло – и тех самых богатырей месило уже тут.
– И Иркутский стоит! – радовался полковник. – Сегодняшний бой, Арсений, мы можем выиграть, если с головой.
Выиграть – это б Сенька рад, скорей бы войне конец.
– А – чего делать надо, ваше высокоблагородие?
– Пока ничего, пошли вот быстрей на левый фланг. Если только отстаиваться – конечно не выиграем.
Да Сенька и так не хуже журавля ногами мерил – однако ж и полковник ходовит; ну без ноши, правда. Зато во все боки бегал узнавать: какая часть? сколько снарядов? какой имеет приказ?
Да взялись и позади их! – по Выборгскому снова взялись толочь, и крепко! Кой-где горит-дымит, и фугасы, фугасы взлётывают. Арсений рад был, что ушли. Окоп – яма могильная, и сам же ты залез туда, трясёшься, как баран, тесака в шею ждёшь. А по полю идти – свои руки, свои ноги, умирать вольней. А ещё и поживём. В охотку пошёл Арсений за этим расторопным полковником. В денщики б не урядился, а вот так обоюдком хорошо походить. Полковник не просто день проводил, чтоб живым остаться, он что-то настигал.