Да! Простое благоразумие: написал бы – и всем бы легче. В этом он несомненно был виноват. Но тем расположенней и просил прощения.
Однако: просил – не слишком руками, не притягивая больше и не целуя: оттого, что она
А – час поздний, он оч-чень устал, он вида этого себе ещё добавил.
Но – не оказалось и нужно. Алина гордо подняла голову – не больную, не измученную, и глаза в глаза сказала, как отпечатала:
– День рожденья – ты мне испортил. И – какой!
Отвернулась, вынув бока из его послабевших касаний, прошла щёлкающими шажками по паркету, ушла в спальню и слышно повернула дверной приготовленный ключ.
Всё опять омрачилось, испорченное, запутанное, – на завтра.
Но – и облегчилось: о, как привольно, как свободно спать одному! и совсем не надо притворяться! И как выспаться можно здорово.
Хотел бы поужинать – полезть в буфет? на кухню пойти? – нет, безопасней лечь скорей да свет потушить тоже, чтоб не переигрывать разговора.
Последнюю папиросу – в темноте.
Отчасти этот день рождения и очень кстати подкатил. Позорно было так отвечать Гучкову, но, может быть, обидней было бы ему услышать, что не о солдатах русских полковник думает. Да как можно было и ждать, что он думает о чём-нибудь, кроме блистательной победы? И куда ж бы Гучков его завёл?
Да разве
Очень легко ошибиться в тех, с кем думаешь будто заодно.
Такой же откол и с Шингарёвым…
Да даже ещё и не вчера у Кюба, а только в обратном поезде окончательно понял Воротынцев эту ловушку: и Государь безпредельно предан союзникам за счёт русской крови, и кадетская оппозиция, и заговорщики, – тем же союзникам, той же ценой.
Помни́лось – совпало, и тут же разошлось.
Он не нашёл, куда себя применить.
А тут теперь ещё: как же с Алиной дальше?..
И до чего противно лгать лицом, руками. И – подло к ней.
Выдержать это долго будет невозможно. Надо улизнуть да съездить в Ставку.