Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 4

– Кому мы теперь нужны? Вот, несём нашу службу нелёгкую, – а для кого теперь? Для блага тех мерзавцев, которым гвардия – только помеха. Мы приняли новый строй против своих убеждений – и мы же должны их защищать! Не удивлюсь, если захотят нас всех уложить поскорей на немецкой проволоке. Чем быстрей нас уничтожат – тем будет лучше для «свободного народа».

Посмотрел, посмотрел на своих испытанных полковников. Все выглядели мрачно. А на лице Кутепова была его отродная осклабленность недоумения, – будто он что-то горькое-горькое узнал, и хотел спросить? возразить? и на том застыл навсегда.

Бревенчатая крыша землянки была приподнята над землёй – и вот слышна была дружная капель с неё.

– А иногда думаю: может быть и хорошо, что не дошли мы с полком до Петрограда. Избави Бог, что б это было!..

Капель.

Кутепов промолчал, но живо помня всё, он думал как раз, что было бы хорошо: одного Преображенского на всё бы и хватило.

Дрентельн ещё в начале февраля такой свежий, помолодевший вернулся из отпуска, из Петрограда, – а сейчас совсем подался в старика, да ещё с этой ногой.

– А – как, скажите, господа, людям наших верований жить в этой новой России? Невозможно. Для меня погибло всё, чему мы молились с детства. Вон, читали: Государь – арестован! Государя везут из Ставки какие-то хамы. Государя хотят судить! Да как это всё преображенцы могут снести? Или в киевской газете грязно распубликована частная телеграмма Государя к августейшей матери: «приезжай к одинокому сыну, всеми оставленному». По отношению к кому, примерим к себе, можно допустить такую безтактность? Только тем спасаемся, что одеревянело сердце. Вот рассказывают отпускники: в Саратовской губернии начинаются поджоги, убивают стражников. Ясно как день, что будущий строй и наши земли отнимет.

Тут – Кутепов ещё глубже промолчал. За годы в гвардии он привык к этой странной черте сослуживцев: имея поместья, предполагать, что они есть у всех.

– Вот – подойдёт время, – говорил Дрентельн, – разорвём наше знамя по лоскуточку на память. А древко с вензелем и крестом сожжём. И разойдёмся.

На знамени преображенцев висел Георгиевский крест, повешенный собственноручно Александром Вторым. Нет, в такую последнюю минуту этот крест, будь командиром полка, Кутепов бы повесил себе на шею, под рубаху.

А пока что к этому знамени они и все их преображенцы должны будут подходить с присягой Временному правительству, – Дрентельн и собрал командиров батальонов предварить.

И что же правда делать гвардии, покинутой своим императором во власть сброда? Кто эти выборные хамы в «советах депутатов», – тыловые писари да разные шофёры, да кто укрывался в тылу. По протекции императорской власти эти нынешние «депутаты» и прятались от войны.

– А теперь этот Хам, не зная России и не понимая её исторических задач, будет её вести! Хам – наступает, господа, и самым настойчивым образом. И скоро будет, как это было: на пиках понесут головы дворян и будут бросать аристократов с моста в Рону.

– Не республика, а «режь публику», – сказал командир 2-го батальона ходившее mot.

Уже везде, и в Преображенском, начинались толки, что надо избирать полковой комитет. И даже предполагалось ещё какое-то худшее безобразие: чтобы делегаты всей гвардейской Особой Армии ехали в Петроград и заверяли свои же негодные запасные батальоны и петроградский Совет депутатов – что гвардия готова с оружием защищать их и Временное правительство.

Но мало того: теперь этому Временному правительству ещё и присягать?

А почему – правительству? Когда, где присягали правительству, сменным министрам? Всегда присягали Верховной власти.

Но – кто теперь Верховная власть? Её нет…

Пришёл и текст присяги. Правда, в этом тексте Временное правительство не очень себя выпячивало, загораживалось Отечеством, а само поминалось без пиетета как «ныне возглавляющее Российское государство впредь до установления образа правления волею народа при посредстве Учредительного Собрания».

Но если так ждут услышать волю народа – то отчего не спросили её при перевороте?

Присяга эта была – как бутафорная подпорка к надсадившемуся вековому зданию.

А ещё было в этой присяге то глумление, что присягающий клялся повиноваться всем поставленным над ним начальникам, чиня им полное послушание, – но именно это же и было в извечной императорской присяге! – а вот же её легко нарушили. А теперь, с новой отданностью, присягать уже – им? Они наверху изменно перешабашили, а теперь кто не подчинится им – уже изменник?

И ещё – осеняли себя крестным знамением, когда правительство всё из атеистов. Притворяются, чтоб завлечь народ.

Но что было делать Преображенскому полку, раз войну надо продолжать? Во имя победы остаётся показать пример долга – и скрепя сердце, и скрипя зубами, принести присягу этому правительству-выскочке.