Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1

И ещё же убеждал Милюков министров: да может только благодаря войне у нас всё ещё держится, а то бы рассыпалось. (Министры, по согласию, уже пустили слух в несколько уст: если мы нарушим союз – Япония объявит нам войну и нападёт с Владивостока.)

И получилась нота, незаметно, покрепче Декларации. Vivat, Милюков!

Но момент – исторический. И, предусмотрительно не исключая неприятностей впереди, Милюков внушительно отметил: что, стало быть, правительство в полном составе согласно целиком с данным документом – и берёт на себя ответственность за его содержание?

Кто молчал, кто кивал. Не нашёлся возразить и Керенский.

Принято.

Оставалось решить дату опубликования. Дни стали все какие-то текучие: это воскресенье 16-го Совет постановил всем работать и служить, а этот вторник 18-го – праздновать по новому стилю интернациональное 1-е мая, чтобы в один день со всем Западом (хотя в этом году на Западе его не праздновали, воюя по-серьёзному). С Советом не поспоришь. Но может быть и красиво: эту ноту как раз и пометить 18-м числом? Однако по той же причине 19-го не будет газет. Ну, значит, опубликуется 20-го, а через дипломатов потечёт раньше.

Так ещё лучше!

В общем – выстоял Милюков. Не обидел союзников, не расторг Согласия!

18-го погода была совсем не праздничная – серое небо, резкий пронзительный ветер, ни весна ни зима. Редко проглядывало через облака кислое солнце. Небезынтересно было бы Павлу Николаевичу посмотреть это народное скопище – но какая-то скованность, неловкость перед большими толпами, да и опасность (да и память, как унизительно задержали на похоронах), – нет, министрам не место в этом кишеньи, а Павлу Николаевичу особенно. Остался дома. Да уже накануне из своего министерского кабинета на Певческом он мог любоваться по верху Зимнего дворца: «Да здравствует Интернационал». А сегодня с интересом собирал сведения по телефону и всех просил звонить ему. И жена Анна Сергеевна ходила посмотреть, рассказывала. И заходили коллеги-кадеты.

Говорили, что уступает дню похорон, но больше полустолицы на улицах. Трамвайного движения нет, не выехали извозчики, закрыты все магазины и рестораны. По всем мостам, по всем улицам стекаются к центру (да и под окнами, по Бассейной, валили), множество красных флагов (ни одного трёхцветного), на мостах еле удерживаемых против ветра. Но удивительно, что порядок идеальный: колонны послушно маневрируют, пересекаются, отступают, идут параллельно, ни одного несчастного случая. Весь Невский – лес красных флагов и плакатов, на углу Садовой – вообще не пробиться. Везде много военных оркестров, но сами воинские части организованно не маршируют, а солдаты шатаются группами и одиночками. Продвигаются через толпу грузовые автомобили с ораторами на платформах. (Но всеми платформами овладел Совет, а кадетским ораторам не дали ни одного места…) Больше всего платформ пошло на Марсово поле, там – центр митингов, и выступают все лидеры Совета, но Ленина нет, а большевиков много. А и повсюду: кто только влезет повыше, крикнет «товарищи» – уже толпа и митинг.

А – что говорят ораторы? о внешней политике что?

Например, на Мариинской площади – анархисты-коммунисты, чёрный флаг с красными буквами, кричат всякий бред: скорейшее окончание войны, захват всех земель, уничтожение всех частных собственностей, не верить Временному правительству и всем буржуям…

Это вздор. А где ещё?

У самого Мариинского выступал Стеклов. И с балкона «Астории» речи. И на Дворцовой. Прекращать войну – увы, во многих местах. Но толпа спрашивает: а как прекращать? Ораторы ответить не могут. Надежды на братство народов, что германский очнётся… Несут плакаты – «Требуем немедленного вскрытия союзных договоров!» (Ого…) «Заводы Обуховский и Путиловский! Возьмите дело мира в свои руки!» (Ослы…) А то: «Буржуев – в окопы!» (Травля начинается…) То подсаженный на памятник инвалид произнёс речь против братания с немцами. Офицер на Дворцовой: «Нам не нужно чужих земель, но проливы нам нужны. Вопрос о Дарданеллах – более сложный, чем нам кажется». (Умница.) То генерал выступает, то солдат, то женщина в красном платочке. Больше всего споров везде – об аннексиях и вокруг ленинцев. Ленинцы из кожи лезут, подвижны, десятки автомобилей, и самых шикарных, наворовали, везде выступают, но успеха не имеют. Против Ленина многие резко говорят, об остальном – миролюбиво.

Оказывается, всё было нестрашно. И обидно самому не послушать.