Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 2

– И я уверен, что скоро настанет момент, когда объединённая одними лозунгами демократия стран Согласия станет железным кольцом вокруг Германии и Австрии и потребует от них присоединения к тем святым словам, в которые мы верим. А до этого момента я не могу допустить, чтобы сын свободной России мог своим поступком способствовать гибели свободной России.

Он – гордо это сказал, он и считал себя сыном большой России, не отделяя Грузии в мысли, – и он видел, как ответно-твёрдо принимали его слова суровые лица фронтовиков. Вздохнул, с паузой.

– Другим вопросом являются наши отношения к Временному правительству. Мы прекрасно понимаем необходимость для России сильной власти. Наше Временное правительство и стоит на этом пути. Оно должно усвоить себе лозунги революционной демократии. И оно должно отдать всю землю трудовому крестьянству. И должно обезпечить интересы рабочего класса. И Совет рабочих и солдатских депутатов с присущими ему волей и авторитетом оказывает правительству поддержку. Наш контроль именно и является тем фундаментом, который мы подводим под Временное правительство, и тем самым придаём ему необыкновенную силу и прочность.

Шумно аплодировали. Кажется, усвоили.

Уже надо было закрывать – тут попросил слова ещё один унтер. И сказал всего:

– Речь товарища Иофина была неуместной и необдуманной попыткой ликвидировать речь товарища Керенского. Мы протестуем.

Да, может быть, Иофин неудачно выразился. Но – от тяжёлого недоумения, в которое опрометчиво погрузил совещание Керенский.

Раздались голоса с мест, тоже против Иофина: Керенский всё же оставался самый популярный человек революции.

Тогда и Иофин попросил слова на ответ, и тоже на трибуну, смущённый. Он вовсе не хотел аннулировать речей, даже и Гучкова и Шульгина. (Они тут присутствовали на Четырёх Думах.) Керенский нам дорог как социалист. А просто – хотел выразить большое уважение к товарищу Церетели.

А ещё просил запиской слова откуда-то взявшийся, сидевший тут, – член Чрезвычайной Следственной Комиссии следователь Неведомский. Ни по какому расписанию это не ожидалось – но Церетели не возразил, дал слово.

Это оказался средних лет, энергичный и довольно пылкий человек. Тут упоминали об узниках Петропавловской крепости, как они содержатся, так вот:

– Я протестую против надругательства всей печати над поверженными врагами. О них пишут только в самых разнузданных выражениях и натравляют на них общество. Я как член Комиссии удостоверяю тех из вас, кто желал посмотреть: бывшие министры содержатся в Петропавловской крепости в условиях гораздо худших, чем прежде содержались политические заключённые.

И тут раздались довольно шумные аплодисменты.

Неведомский тряхнул головой:

– Я – не рад этим аплодисментам! Потому что революционный народ должен требовать безпристрастного суда, а не мести!

И снова аплодировали, с той же шумностью. И кричали «правильно!». Уговорчивый и отходчивый русский народ.

Под конец объявил президиум: поступили сведения, по приглашению нашего совещания завтра явится давать объяснения Ленин!

И Церетели обрадовался: уважил совещание, это хорошо. Ведь Ленин такой недоверчивый, отклоняет все контакты даже с социалистами. А ведь можно было бы так по-товарищески объясниться. Полезно будет и для него самого.

Не думал Церетели завтра сюда приходить – а теперь придёт. И послушать Ленина хочется, насколько он изменился за месяц, а может быть, и снова поспорить, как в день его приезда. Именно товарищеским обменом аргументов и удержать большевиков в социал-демократическом русле.

133

Саша Ленартович. Горький звонок Еленьке. – Уроки митинговых выступлений. – Саша комендантствует в особняке Кшесинской. – Вожди большевиков. – Приёмы ленинской мысли. – Спор о крестьянстве. – Спор о национальном самоопределении. – Алогичная сила воздействия: Ленин всегда побеждает. – Новый ЦК. – Гимн «Интернационал».

Полтора месяца не видел Еленьки – и не звонил. Несколько раз брал трубку с горячей волной в груди – и клал. Не надо.

Но на днях, толчком, – позвонил.

Не оборвала разговора. Про себя – ничего, а стала расспрашивать, может быть, только из вежливости. И Саша спроста рассказал, что сильно выдвинулся в особняке Кшесинской, стал тут за своего, и комендантствует.

И вдруг милый певучий еленькин голос изменился, отдалился. Сказала:

– Ну знаешь, и разговаривать не хочется… Зачем же в людей стреляете?..

И не успел возразить, как:

– Прости, мне надо идти.

Положила.

Такая горечь охватила, такая досада и пустота. Зачем звонил?

Не – зачем звонил, а – зачем сказал?..

Но и отряхнулся: да провалитесь вы все, почему я должен скрывать свой выбор? Мне – это нравится, я сам к этому пришёл, – а вы думайте, как хотите.