Николай всё время умягчал её смириться: всё равно мы ничего больше сделать не можем. Надо смотреть на всё происходящее с
С наступлением, кажется, тёплых дней, во вторник на Фоминой, Аликс совершила первую прогулку в саду, в кресле, вёз её моряк, оставшийся при них из гвардейского экипажа. Хотела Аликс устраивать чаепития на дворцовом балконе, куда выходила её дверь, но охрана запретила.
Тихо справляли с ней памятные дни. На Святой неделе 23-ю годовщину помолвки. (И как раз вынули зимние рамы, нехолодно.) В прошлое воскресенье – день Ангела Аликс, приходили и арестованные придворные и люди, со скромными подарками, а среди дня вышли в сад – первый раз всею семьёй вместе. (Стали светлы и вечера, обеды без электричества.) На этой же неделе отмечали и день рождения нашего незабываемого Георгия. А в следующую субботу исполнится и Николаю 49 лет.
49 лет, и он совершенно здоров, полон сил телесных и душевных. Он очень уж рано воцарился – но зато и рано расстался с царствованием. И если ещё предстоит долгая жизнь – то может быть счастливая полоса частной жизни, уж теперь постоянно в кругу семьи.
Только больно, особенно в эти памятные дни, не иметь никакой переписки с Мамá. Что с ней? В газетах – глупые и противные статьи об обысках у них в Крыму. Все мысли – с Мамá.
Наконец уже настолько подсохла вытаявшая земля, что решили устраивать огород, – и как раз под окнами Аликс, чтоб она нас там всегда видела. Начали копать гряды позавчера. А сегодня, в воскресенье, – насладительная погода. И после обедни пришли помогать многие добровольцы – и вельможи, и слуги. (Потом – и им тоже грядки вскопаем.)
И работали замечательно, до пота, солнце здорово пекло. Какая это благородная, возвышающая и вразумляющая работа – копка земли под посадку, под посев. С большим вниманием к этой разрыхленной рассыпчатости, имеющей такую дивную силу давать жизнь растениям. Со вниманием освобождать плодородие ото всего, что выросло бы сорняками и заглушило бы доброе дело. Смотреть, как шевелятся дождевые черви, и радоваться, что их не разрезал. И непередаваемый запах земли, разгорячённой под солнцем, и запах увядшей травы. Древнее занятие! Ещё когда не было ни Византии, ни Греции, ни Вавилона – а уже так копали.
Масштабы тысячелетий! И что в них мы? и что наша история?
Возвращались к вечеру во дворец – счастливые, прокалённые, загоревшие, сладко утомлённые. Мыть руки, переодеваться.
И тут прочли об отставке генерала Корнилова с Округа. И объяснялось: по причине безответственных вмешательств в распоряжения военных властей (только не назывался Совет).
И – можно понять отважного честного генерала. (Аликс не обижалась на него за арест, он благородно себя вёл.)
Трудней понять военного министра: как же он всё это мог допустить?
Господи, Господи, что же готовит Твоё Провидение нашей бедной России?..
Да будет воля Божья над нами!
Записал так в дневник, и после восклицательного поставил Крест.
135
Прибывает на фронт маршевая рота: офицер, кучка солдат и длинный список бежавших по пути. Не желаем брать винтовки, устали!
На Двинском участке фронта солдатская толпа видела проходящих немецких офицеров-парламентёров. Один из них успел громко сказать по-русски:
– Мы приезжали с мирными предложениями. Но ваши начальники не желают мира.
Фраза передалась по полкам, вызвала волнение и ропот: бросим фронт!
Срок возврата дезертирам раньше объявлялся до 15 апреля. Но, узнав из газет, а иногда уже воротясь на свою прифронтовую станцию, из разговоров, что срок явки теперь перенесен до 15 мая, – иные тут же поворачивали и ехали домой ещё на месяц.
Депутаты ГД Гронский, Демидов и Дуров, объезжая восемь корпусов на фронте, уже не первый раз встретились со случаем, что батальон, назначенный идти на смену в окопы, отказывается: он уже давно на фронте, а пусть идёт кто-нибудь из тыла. Депутаты отправились в этот батальон и пытались убедить его исполнить долг: даже если ваши требования справедливы – заменить вас сейчас же из тыла невозможно. Батальон стоял на своём. И тогда у депутатов родилось: они идут в этот батальон простыми рядовыми-добровольцами, а не просто зовут других в окопы. Это произвело огромное впечатление, солдаты заволновались. Депутаты тут же потребовали от командира полка принять их в этот батальон и обязались повиноваться воинской дисциплине и всем начальствующим лицам вплоть до унтер-офицеров. Командир полка обратился с речью к выстроенному батальону, волнуясь, борясь со слезами:
– Наши дорогие гости, члены Государственной Думы, желают послужить отечеству вместе с нами. Большое им спасибо. Зачисляю их в 1-ю головную роту.