Похоже, по мнению капитана Дракасты, полностью отремонтированного в море корабля просто не существовало. То, что проверила и осмотрела одна вахта, проверяла и осматривала другая, потом еще одна, и так день за днем. Закрепленное закрепляли заново, отремонтированное проверяли и чинили дополнительно. Кабестан и помпы ежедневно смазывали жиром, который соскребали со дна котлов для приготовления пищи; тем же противным липким веществом смазывали мачты с верхушки до основания, чтобы защитить их от непогоды. Небольшие внимательные группы моряков постоянно передвигались, проверяя, не образовались ли щели между досками, обматывая парусиной участки, где тросы терлись друг о друга.
Экипаж делился на две вахты, «красную» и «синюю». Они работали по шесть часов: одна вахта занималась кораблем, другая отдыхала. Например, красная вахта действовала с полудня до шести часов вечера и с полуночи до шести утра. Свободные от вахты матросы могли заниматься, чем хотят, если только в опасные или напряженные моменты их не призывал на палубу сигнал «все наверх».
Вахта поденщиков не входила в эту смену; бывший экипаж «Красного вестника» работал с рассвета до темноты и ел после окончания работы, а не в полдень, как остальные.
Несмотря на все ворчание, Жеан не думал, что «Орхидея» и впрямь не рада новым матросам. Он подозревал, что морякам с «Вестника» поручают самую нудную работу, тем самым предоставляя экипажу «Орхидеи» больше возможностей спать, заниматься личными делами, играть или спариваться в своих гамаках под одеялами, без намека на стыдливость. Тем не менее Жеана удивляло отсутствие на корабле возможности остаться в одиночестве и вести интимную жизнь не на виду у всех; он не был ни ханжой, ни девственником, но в его представлении об интимной жизни всегда входили каменные стены и прочно запертая дверь.
На корабле все это лишалось смысла: любые звуки слышали все. В синей вахте была пара мужчин, которых слышно было с гакаборта, когда они занимались этим на носу, а одна женщина из красной вахты начинала выкрикивать необычные вадранские слова именно в тот момент, когда Жеан засыпал на палубе над ней. Они с Локки поразмыслили над ее грамматикой и решили, что на самом деле она по-вадрански не говорит. Иногда ее выкрики сопровождались аплодисментами слушателей.
В остальном экипаж как будто гордился своей дисциплинированностью. Жеан не видел ни драк, ни серьезных споров и очень редко замечал неурочную выпивку. Вино и пиво потребляли за каждой трапезой, но в меру, а по какой-то сложной схеме, которую Жеан еще не сумел расшифровать, каждому члену экипажа раз в неделю разрешалось то, что моряки называли «веселой вахтой». «Веселой вахте» дозволялось сидеть на главной палубе и предоставлялась относительная свобода, особенно свобода блевать за борт. Этим матросам разрешали пить сколько влезет и освобождали их даже от команды «все наверх», пока не протрезвеют.
— Не совсем то… чего я ожидал, — сознался Жеан однажды утром, когда Эзри оказалась рядом с ним у левого борта; она делала вид, что не замечает, как он касается пятнышка на дне корабельной шлюпки. Но постоянно смотрела на него. Игра его воображения? Или причина в том, что он цитировал Лукарно? Теперь он избегал цитировать что-нибудь при ней, даже если выпадала возможность. Лучше оставаться для нее загадкой, чем постоянно повторять то, что однажды привлекло ее внимание.
«Тринадцать богов, — подумал он, — неужели я собираюсь ухаживать за ней? И она…»
— Прошу прощения? — сказала она.
Жеан улыбнулся. Почему-то он догадывался, что она не против того, чтобы он заговорил без приглашения.
— Ваш корабль. Не совсем то, чего я ожидал. Я читал другое.
— Читали другое! — Она рассмеялась, скрестила руки и посмотрела на него почти застенчиво. — А что вы читали?
— Дайте подумать. — Он сунул кисть в алхимическое месиво и напустил на себя озадаченный вид. — «Семь слез между бурей и слезами».
— Бенедиктус Монткальм, — сказала она. — Читала. В основном вздор. Думаю, он покупал выпивку морякам и слушал их рассказы, когда собирал материал.
— А как «Истинная и точная история жестокого красного флага»?
— Сюзетта вела Дукаси! Я знавала ее.
— Знавали ее?
— Точнее, о ней. Безумная старуха бродит по Порту Расточительности. Пишет письма за медяки, за выпивку, за все что угодно. Сейчас она почти забыла приличный теринский. Спит в канавах и проклинает своих былых издателей.
— Это все книги, какие я могу вспомнить, — сказал Жеан. — Боюсь, мне они не очень нравились. А как вам удалось все это прочесть?
— Ах-х-х, — ответила она, движением головы отбрасывая волосы за спину.
Не худышка, подумал Жеан, прекрасные изгибы и округлости.
— Здесь прошлое — валюта, Джером. Иногда единственная.
— Загадочно.
— Разумно.
— Вы уже немало знаете обо мне.
— И будет справедливо, если вы узнаете обо мне, так? Я корабельный офицер, а вы опасная неизвестность.
— Звучит многообещающе.