Красное на голубом

Юля думала в этот момент только о себе, о том, как бы у Риты не кончилось терпение и она не рассказала всю правду Марку. Она так и продолжала воспринимать себя как стороннего наблюдателя, а не как соучастницу.

– …чтобы с Костей ничего не случилось, чтобы на него не подумали, – продолжала Юля.

– Он уже сознался, пришел и все рассказал, но я ему не поверила, – пожала плечами Рита, которой наскучил весь этот разговор. – Скажите, Юлия, а если бы убили вашу дочь? Вы не подумали об этом? И как бы вы тогда рассуждали?

Пришел Марк, принес клубнику. Он выглядел таким счастливым, что Рита подумала: как же это хорошо, что у него сохранилась еще способность, работая в прокуратуре и каждый день сталкиваясь с преступниками, радоваться жизни, улыбаться.

– Марк, ты такой хороший! А я пирог испекла. Лена не звонила? Они не задержатся?

– Нет, они придут вовремя. Больше того, она собирается заплатить тебе за те натюрморты – с незабудкой и дыней. Ты не представляешь, как она изменилась! Она счастлива, и я ужасно рад за нее.

– Я тоже рада. А что у нее с дочерью?

– Да ничего хорошего. Вероятно, Инна, болезненно пережившая разрыв со своим парнем, тоже ударилась в депрессию. В точности повторяя поведение матери. Но сейчас в их доме, насколько я понял, такая дружелюбная обстановка, и это во многом, кстати, зависит от присутствия Гурьева, что девушка скоро должна поправиться, вернуться к нормальной жизни. К тому же ее навещает Гоша. Я же его пока еще не посадил!

Она поняла, что речь идет о сыне Бориса Анджана, эксперта – о том самом Гоше, который выкрал «на время» пресловутый чулок со следами эпителия Ирины Овсянниковой, подменив его похожей «ногой» от колготок.

– Да уж, чего только в жизни не бывает.

– А я думаю, что все логично и правильно. Тебе сколько луковиц очистить?

– Пять.

– Так вот. Если парень ради нее решился на такое, мягко говоря, преступление, значит, он неравнодушен к Инне, понимаешь?

– Надеюсь, ты не завел на него уголовное дело?

– Не завел, из-за Бориса.

В дверь позвонили, и вскоре в кухню вбежала, вся в розовом, в пышных юбках, истосковавшаяся по маме Фабиола.

– Мама! – Она зарылась лицом в складки Ритиной юбки и от счастья заплакала.

– Ну-ну, Фабиолочка, ты что? Успокойся.

– Она так по тебе соскучилась, – с ноткой укора в голосе сказала вошедшая следом за внучкой Ксения Илларионовна. Бабушка была тоже одета празднично, по-летнему в светлом, на голове – соломенная шляпка. Рита поцеловала дочку, маму.

– Да уж. Что-то мы с Марком заработались, закружились, – попыталась она оправдаться перед матерью, но сразу же поняла, что ничего из этого не выйдет и что нет им прощения. Увлеченные поисками убийцы, они и не заметили, как пролетела неделя и они так и не выбрались в Пристанное.

– А у нас вот что! – Фабиола сбегала в прихожую и принесла оттуда небольшое ведерко, прикрытое сверху марлей. Рите показалось, что марля пропиталась кровью.

– Это наша клубника! – сказала, сияя радостью, Фабиола. Она ни на шаг не отходила от Риты.

– Ты не представляешь, как твоя дочь любит землю! – сказала Ксения Илларионовна, разгружая сумки. – Ей, конечно, трудно ухаживать за клубникой, но она так мне помогала! И пирожки печь тоже – лепила их. Даже новую начинку придумала, из яблок с клубникой. Говорит: маме с папой понравится. Она очень соскучилась. Нельзя, товарищи родители, так надолго оставлять дочку без присмотра! Вот, это укроп, петрушка. Икра баклажанная, с зимы осталась.

– У нас дело одно было… его требовалось закончить, – виноватым голосом сказала Рита. – Может, слышала? Три молодые женщины были задушены.

– Да слышала, конечно. Рита, я все понимаю, конечно, преступников надо ловить, кто спорит? Но я-то полагала, что ты оставила мне Фабиолу, чтобы заниматься своими делами. Когда ты последний раз бралась за кисть?

– О, господи, мама! Я совсем забыла. У меня же был заказ.

– Какой еще заказ?

Разговаривая, женщины накрывали на стол, Марк помогал им, а Фабиола продолжала держаться за Ритину юбку, словно боялась, что мама куда-нибудь уйдет.

– Мне заказали портрет. В сущности, он готов. Пойдем, я тебе покажу. Фабиола, дочка, побудь с папой, помоги ему разложить салфетки, хорошо?

В мастерской Рита открыла два окна, впустив свежий воздух. Ксения Илларионовна остановилась перед портретом Кости.

– Подожди, я что-то не поняла. Это что – копия?

– Почему копия? Я писала портрет молодого человека, Кости Беленкова. Правда, красивый мальчик?

– Но это же не современное лицо. Мальчик как будто из другой эпохи. Посмотри, какой у него взгляд. А одежда? Где ты взяла этот роскошный берет, камзол? Я просто потрясена, Рита! Уверена, что тебе не надо отдавать этот портрет, оставь его себе. Эта работа – твоя огромная удача. Я не знала, что моя дочь так владеет искусством портрета.

– Ма, все это дежурные слова. Вот если бы ты увидела его.