Красное небо

Снова послышался знакомый звон: Федька бегом возвращался со своим ободом.

— «Если завтра война, если завтра в поход, я сегодня к походу готов…» — безжалостно фальшивя и коверкая слова известной песни, весело голосил мальчишка.

ГЛАВА 4

Как в тот грозный сорок первый год многие мальчишки восприняли войну с Германией? В общем, с воодушевлением. Никто не сомневался, что непобедимая Красная Армия в два счета разгромит фашистов.

Мальчишки завидовали отцам, старшим братьям, в первые же дни призванным в армию. Мирные игры вроде пряток и лапты были тут же позабыты: играли только в войну. Все хотели быть «красными» и никто — «белыми».

Ратмир собрался было сразу уехать в Задвинск, но дядя Ефим рассудил иначе.

— Сиди тута, племяшок, и не чирикай, — заявил он. — От границы до Задвинска рукой подать, и твоя мамка не сегодня завтра сама заявится сюда. Немец прет как ошалелый, погляди, сколько на дню эшелонов с эвакуированными проходит через станцию?..

И действительно, скоро немцы захватили Задвинск. Об этом сообщили по радио. А родители все не приезжали. Эшелоны с эвакуированными шли и шли на восток мимо Красного Бора. Некоторые ненадолго останавливались, а многие проскакивали без задержки. Если эшелон начинал притормаживать, на станцию бежали ребята, торопились женщины, прижимая к груди лукошки с земляникой, разложенной в бумажные кульки. От эвакуированных красноборцы узнавали о наступлении немцев, о бомбежках — в общем, о войне, которая неумолимо приближалась и которая не была похожа ни на одну из предыдущих войн.

Тревожное и поначалу не совсем понятное слово «эвакуация» прочно вошло в обиход. Эвакуированные — это были люди будто из другого мира, они не походили на тех, кого Ратмир каждый день встречал в поселке. Какой-то налет таинственности и вселенской печали отпечатался на их осунувшихся, поблекших лицах. Даже ребятишки были не похожи на себя: тихие, молчаливые, они смотрели на мир из вагонов и теплушек большими глазами, в которых застыли страх и отрешенность. В основном ехали женщины с детьми, старики и старухи. Молодых и здоровых мужчин было мало.

Молодые и здоровые, одетые в новую красноармейскую форму, ехали совсем в другую сторону: туда, где вовсю гремела железом война, полыхали невиданные пожарища, рвались, разрушая все окрест, бомбы и снаряды. Бойцы не хмурились и не печалились: они со смехом выскакивали из красных теплушек, бежали к водонапорной башне, цедили в зеленые и белые котелки воду, а если эшелон задерживался, сбросив гимнастерки с крепких белых тел, принимались обливаться водой, весело гоготали, брызгали друг на друга, а услышав крик командиров «По вагона-а-ам!», как молодые кони топоча по лужайке, устремлялись к своим теплушкам, на ходу прыгали в черные проемы раздвинутых дверей. Оттуда высовывались руки и подхватывали их. И по станции рассыпался громкий мужской смех.

Пришла война и в Красный Бор.

Случилось это в полдень. День выдался жаркий, сухой. Уже с неделю печет. Дождем и не пахнет. Кое-где на свежих сосновых досках подремонтированного забора выступили янтарные капли смолы. Уходя на работу, дядя Ефим, как обычно, велел Ратмиру наполнить бочку водой, а примерно через пару часов, когда вода нагреется на солнце, из лейки полить грядки.

Дяде Ефиму выдали пистолет в новой коричневой кобуре, портупею. В ладно сшитой гимнастерке и синих галифе, да еще с пистолетом, старшина выглядел солидно. Он был среднего роста, худощав и русоволос. Военная форма сидела на нем ладно, вот только ноги были кривоваты. Свою службу в армии Валуев начал кавалеристом, а потом стал портным. Но привязанность к лошадям сохранил до сих пор. Увидит на улице лошадь, — а теперь через Красный Бор каждый день тянулись обозы беженцев, — подойдет к окну, подолгу рассматривает и приговаривает: «Рысачок орловских кровей. А это — ух какой першерон вышагивает! А вот монголочка, вишь, маленькая, а какой воз тащит?» И в голосе у дяди звучат ласковые нотки.

Чтобы не быть привязанным полдня к огороду, Ратмир, наполнив бочку, позвал девчонок, игравших с куклами на лужайке у забора, и дал задание быстро полить огород. Сестры дружно заявили, что они шьют куклам сарафаны и купальники и им нынче не до огорода. Они и правда обложились разноцветными лоскутками. «Вот дурищи! — с досадой подумал Ратмир. — Одной десять, другой одиннадцать лет, а все еще в куклы играют…» А вслух произнес:

— А я думал, польете огород — пойдем на речку.

Аля и Таня оторвались от своих кукол и посмотрели на него. Обе в одинаковых розовых сарафанах, узких в талии и широких в подоле. На ногах белые босоножки. Отец не разрешает им ходить босиком.

— Не будешь нас топить? — спросила Таня.

Как-то раз Ратмир поднырнул под нее и ухватился за пятку. Девчонка заорала благим матом, переполошила купающихся. По правде говоря, Ратмир перепутал: он хотел немножко попугать Алю, а попалась Таня.

— Я к вам близко не подплыву, — пообещал Ратмир.

— Идиотская привычка у этих мальчишек — хватать за ноги под водой, — заметила Аля. — Пашка Тарасов такой же… Я из-за него раз воды наглоталась!