Красное самоубийство

«Партия дала исчерпывающую оценку деятельности Сталина... Деятельность Сталина необходимо рассматривать в связи с конкретной исторической обстановкой... В борьбе за победу социализма огромную роль сыграли руководящие кадры Коммунистической партии и Советского государства... В этой политической и идейной борьбе Сталин приобрел большой авторитет и популярность...» В той же статье говорится и о «некоторых ограничениях внутрипартийной и советской демократии, неизбежных в обстановке ожесточенной борьбы с классовым врагом и его агентурой...» Ловко сказано! Это – о массовом терроре, сгубившем миллионы ни в чем не повинных людей.

В конце 1979 года Суслов внес свой последний, можно сказать, смертельный вклад в самоубийственную политику КПСС в мировом масштабе. Он довел до логического конца то, о чем грезили Ленин, Троцкий и Сталин: именно по инициативе Суслова началась наша агрессия в Афганистане, которая и привела КПСС и Советский Союз к катастрофе. Очевидцы вспоминают, как накануне принятия этого рокового решения Брежнев взял телефонную трубку: «Михаил Андреевич, не зайдешь ли ко мне? Есть потребность посоветоваться». И Суслов тут же посоветовал: «В сложившейся обстановке, видимо, нужно принимать решение срочно... А на ЦК обсудим позднее».

Известный историк Ж. Медведев так высказался о судьбе Суслова: «Старший идеолог, каким был Сталин, готовился уступить место младшему, когда понял, что его собственное время подходит к концу... Суслов сумел добавить Сталину еще около 20 лет активной жизни после смерти самого Сталина». Нет, не двадцать, а гораздо больше! Последствия усилий Суслова сказываются еще и сегодня, уже в XXI веке.

Нет, недаром Суслов был похоронен на Красной площади с такими почестями, которые полагались только руководителям партии и государства. Однотипные памятники-близнецы Сталину и Суслову стоят рядом на главной столичной площади. Зловещий символ!

Субъективный фактор

В период становления советской власти большевики хватались за идею мировой революции, как за спасательный круг, в надежде на помощь международного пролетариата. В последующие годы, уже установив у себя немыслимую партийную диктатуру, они, во-первых, прикрывались этим громким лозунгом, а во-вторых, продолжали политику большевистской экспансии все из-за того же страха за будущее нашего абсурдного государства, которое не выдерживало никакой конкуренции с западной цивилизацией. Несмотря на то что время доказало банкротство надежды на мировую революцию, большевики не снимали эту задачу с повестки дня. Может быть, среди них были и такие, скажем, фанатики, которые все же верили в торжество мирового коммунизма? Трудно ответить на этот вопрос со всей определенностью. Интеллектуальный уровень руководителей нашей коммунистической партии всегда был чудовищно низким. У них мог высоко котироваться и лозунг поглупее, чем призыв к мировой революции!

Например, известно, что Ленин закончил университет экстерном и стал юристом, то есть буквально за несколько месяцев получил образование по такой специальности, овладение которой требует нескольких лет, причем при обязательном совмещении изучения теории с практикой. Не случайно Ленин проиграл в суде несколько своих первых дел и после этого забросил юридическую практику. Ах, если бы ему удалось стать мало-мальски приличным адвокатом!.. Зато он был возведен своими соратниками в ранг великого философа. Утверждение более чем сомнительное! У него, например, самым высшим достижением по философии числилась у нас книга «Материализм и эмпириокритицизм». Но вот что писал о ней один из ближайших знакомых Ленина Н. Валентинов:

«Многие отнеслись к книге как к курьезу... Ответили Ленину несколькими страничками, подчеркивая, что уровень понимания им философских проблем таков, что полемика с ним бесполезна». А вот что писал о той же книге В. Чернов, один из крупнейших мыслителей и деятелей буржуазно-демократической революции в России:

«В первый и последний раз произвел он эту карательную экспедицию в области философии... Целым рядом грубейших промахов и наивностей он с головой выдал свою абсолютную чуждость этой области мысли и полную неприспособленность к философствованию. Но и в этой книге он тот же, что и везде – уверенный, не подозревающий того, где и в чем он беспомощен, ломящий напролом, исполненный пренебрежения к другим и поставивший себе за правило афишировать это пренебрежение, это презрение».