Красное самоубийство

Это было неслыханно! Подобного случая с журналом в прошлом я не мог припомнить. Я пытался доказать Севруку, что уничтожение напечатанной части тиража и задержка выпуска очередного номера обойдутся в несколько миллионов рублей, но он был неумолим. Ему самому решать вот так столь масштабные вопросы было не по чину, а того, кто распорядился, он, по неписаному, но строжайшему закону ЦК, не назвал. Но мне было ясно, что это могли сделать только два человека – Брежнев или Суслов. Но больше это было в характере Суслова, такой жест был совсем не в брежневском стиле, которого я не раз наблюдал вблизи во время зарубежных поездок, когда освещал его визиты в качестве корреспондента «Огонька». Я тут же позвонил директору типографии Фельдману, он был уже в курсе дела и в полной панике. Пользуясь тем, что между нами были всегда неплохие отношения, я с огромным трудом уговорил его не уничтожать пока напечатанную часть тиража и пообещал добиться отмены такого распоряжения. Позвонил Джуне, я ее неплохо знал, и она подсказала мне, кому позвонить из наших вождей, чтобы уладить этот конфликт. В то время Джуна была хорошо знакома со многими нашими самыми высшими руководителями, поскольку оказывала помощь им или их близким. Мне тут же удалось застать дома Байбакова и Епишева. Первый был заместителем Председателя Совета Министров СССР, Председателем Госплана и просто приятным знающим человеком. Второй – начальником Главного политического управления Советской Армии. Большая шишка, но все же для разрешения разразившегося скандала едва ли полезная. Но все дело было в том, что он являлся закадычным другом и собутыльником Брежнева. Оба этих важных деятеля обещали мне помочь, и к утру субботы переданное Севруком распоряжение было отменено. Потом выяснилось, что скандал затеял Суслов. Когда Брежневу доложили об этом, он прошамкал но поводу Суслова: «Так он у нас давно с ума сошел!» Он был прав, в конце своей жизни Суслов впал в полный маразм, даже Брежнев заметил это, хотя и сам не далеко ушел от своего главного идеолога. Тогда вообще партией и страной правила группа старцев. Примечательно, что после смерти Суслова они стали тоже один за другим уходить из жизни, первым оказался сам Брежнев...

Между прочим, Суслов еще в сравнительно молодые годы производил впечатление весьма пожилого человека, «замороженного судака». Но, похоже, не все было так однозначно в его душе, как это можно было судить по его облику. Например, такой был случай. Журнал «Огонек» всегда печатал цветные портреты членов Политбюро по случаю их круглых юбилейных дат. Изображения эти были на целую журнальную полосу и отличались парадной казенщиной, хотя каждый раз утверждались для нас самими юбилярами. К 75-летию Суслова я послал ему его официальную цветную фотографию на утверждение. И в ответ получил его превосходную черно-белую фотографию, сделанную всемирно известным фотомастером из Франции. Я аж ахнул от удивления. На этом снимке Суслов был похож на изысканного интеллектуала, каким, надо думать, он себя и считал. За долгие годы моей работы в «Огоньке» так не поступал ни один член Политбюро! Ни до этого случая с Сусловым, ни после него. Даже им никак было нельзя выбиваться из своего общего ряда, таков был неписаный, но железный закон, а вот Суслов в свои 75 лет стал, похоже, настолько всемогущ, что осмелел и позволил себе проявить свою подлинную натуру. А ведь всю свою жизнь вел сверхосторожный образ жизни!.. Уже цитировавшийся выше наш историк Волкогонов дал такую, по-моему очень четкую, характеристику Суслову: