Красное самоубийство

Но вернемся на наш шестой строительный участок на берегу Днепра. Над нами постоянно летали немецкие самолеты, днем летали высоко, так как мост был защищен зенитной артиллерией, ее немцы побаивались. Для нас стало привычным делом – наблюдать воздушные бои, они часто сводились к поединку двух самолетов, нашего и фашистского. Даже когда в небе сталкивались несколько машин, они все равно часто делились на пары и гонялись друг за другом. По ночам фашисты то и дело бомбили мост. Мы жили совсем близко от него, и под нами аж земля вздрагивала от разрывов тяжелых бомб. А однажды утром мы обнаружили, что угол нашего сарая был ночью прошит крупнокалиберным пулеметом, но из нас никого, к счастью, не задело.

Под первые орудийные раскаты, громыхавшие еще далеко-далеко, мы проводили в Москву Юрия «маленького». Он тяжело заболел, температура была под сорок. Наверное, простудился, когда мы ночью работали по колено в грязи. А вскоре, как-то утром, когда мы собирались на работу, объявили общее построение. Один из наших начальников объявил нам: «Все работы прекращаются. Всем разбиться на группы по три-четыре человека и немедленно идти в восточном направлении по нашему шоссе, на Москву. Если невозможно будет двигаться по шоссе, идти параллельно ему, все время на восток. Выходить отсюда сразу после того, как получите сыр и хлеб на дорогу». Мы взяли по краюхе хлеба, куску сыра и двинулись...

Странно, не было никакого намека на панику. Во-первых, наверное, по молодости, когда ничего не страшно. Во-вторых, из-за полного отсутствия достоверной информации о положении на фронте, который уже подошел к нам. Мы спокойно, даже весело пошли по шоссе, но затем двинулись по обочинным дорожкам и тропинкам, поскольку шоссе было забито, да идти стороной, по зелени, в тени, было легче и приятней. Нас поразила первая же деревня на пути. Почти все жители оставили ее. Значит, опасность была уже так близка?! Очевидно, деревенские, люди местные, бывалые, знали о положении на фронте получше нас, в общем-то изолированных на нашей стройке и практически лишенных правдивой информации. Пожалуй, впервые мы немного растерялись. Большая деревня без людей! Среди бела дня... Отыскали все же один дом с людьми, пожилые муж и жена, настроены мрачно, уходить нет сил, а оставаться страшно. Женщина по-деревенски запричитала над нами, как над уже попавшими в большую беду.

Так мы и шли вдоль шоссе. Вдруг – затор. Говорят, впереди высадился немецкий десант и перерезал путь. Тут же налетели самолеты, начали бомбить и расстреливать шоссе из пулеметов. Мы подались в лес, отошли от дороги, присели в кустах, решили переждать бомбежку. Начали играть в карты, в подкидного дурака. Под грохот бомб. Это была не бравада и не показное дурачество. Перед кем было выпендриваться? Просто, как и до этого, в нашем сарае на берегу Днепра, нам было не страшно. Объяснить это могу только молодостью...

В самый разгар «подкидного» над нашими головами раздался пронзительный и оглушительный свист бомбы. Он быстро нарастал, как будто ввинчивался в наши макушки. Мгновения – и он вовсе оглушил нас. Но взрыва мы не услышали. Неожиданно стало тихо-тихо. Только треснули ветки и посыпались листья. В нескольких метрах от нас стояла торчком, воткнувшись в землю, бомба, ростом с человека. В густом кустарнике она выглядела, помнится, серо-зеленой. Мы быстро собрали карты и снова выбрались поближе к шоссе.

Переночевали в поле, в сене. С утра двинулись дальше. Бомбить и обстреливать с воздуха стали чаще. Мы снова отбегали в сторону от дороги, в лес или кустарник, отсиживались там и потом продолжали путь. То и дело наталкивались на такие же группки московских школьников. Обменивались, как теперь говорят, информацией. Узнавали о первых жертвах, убитых и раненых ребятах. Похоже было, что мы избежали главную опасность, не застряли в тылу наступавших острыми клиньями фашистских войск. Многие школьники из других строительных районов не успели выскочить так же благополучно, как мы, и остались в тылу у немцев.

На шоссе мы не раз видели разбитые машины, раненых и мертвецов. Я боялся подходить близко к ним, потому что уже около первого раненого, рядом с которым я оказался, меня замутило. Молодой солдат был ранен в грудь. Он лежал на спине, гимнастерка потемнела от крови. К нему подбежал военный (очевидно, знающий человек) и одним махом распорол на нем гимнастерку и рубашку под ней, распахнул их на стороны, словно полы пальто. И тут я увидел вместо белой груди одно сплошное мясо, совсем как в магазине на прилавке, но только живое, чуть ли не дымящееся. Мне стало нехорошо...

На Смоленской дороге судьба вырвала меня из отрочества и бросила в жестокий мир войны и взрослых людей. И побрел я в иную жизнь по самой многострадальной дороге России. Кто только не осквернял ее тяжелой поступью захватчика! Татары, немцы, поляки, французы... Но одно дело читать об этом в книгах, другое – самому идти по ней, по прибитой кровью пыли, под надсадное дыхание отступающих и просто бегущих от смерти и плена.