Красное Село. Страницы истории

Красное Село и Воронья гора еще не взяты: это, пожалуй, наиболее мощный укрепленный район немцев. Воронья гора – господствующая над всей местностью высота, с которой немцам удобнее всего просматривать Ленинград и наши позиции от Финского залива до Пулкова и обстреливать город из тяжелых дальнобойных орудий. Поэтому за два с половиной года немцы и укрепили ее особенно сильно, превратив вместе с прилегающими к ней высотами и городом Красное Село в важнейшую крепость на левом фланге своего фронта.

Как и все корреспонденты, мечусь по городу, ищу транспорт, добиваюсь пропуска, стремясь уехать на фронт…

Четыре дня варварских обстрелов города. В ответ стрельба с кораблей Невы и с кронштадтских фортов тяжелыми. Слухи, догадки; у многих, не знающих обстановки на фронте, сомнения. Я знаю все главное.

В середине дня 19-го выехал в фургоне-грузовике редакции „Удара по врагу“.

Рыхлый, разжиженный снег. По Международному проспекту множество грузовиков – на фронт. Застава. Путь в Пулково. Темнеет быстро. Взлеты осветительных ракет в районе Пушкина. Слева – всполохи, сзади, над Ленинградом, – тоже. Впереди зарево вспышек.

Пулковская гора. Сплошные воронки и ямины. Траншеи, надолбы, развалины обсерватории. До Пулкова заторов на пути нет. Линия светляков сзади – прикрытые и полные фары непрерывного потока машин в обе стороны. Немецкий передний край – бывший, прорванный 15-го. Угадываемые в ночи очертания траншеи, снежные поля, кое-где изглоданные осколками деревья. Нигде никаких домов. Только землянки, блиндажи, воронки. Виттолово, перекресток, резкий скачок, выбитая на обломанном мостике рессора. Стоянка – час, починка рессоры. Таскаю зарядные ящики, что-то опасливо вынимаю из них, но кажется – дымовые шашки. Ящики – под машину. Кругом (осторожно!) минировано.

Мы едем в Красное. Взято или нет? Никто не знает. Красноармеец, ждущий каких-то машин из Ленинграда, неопределенно роняет: „Кажется, взято!“.

Путь дальше. Грузовики с солдатами, боеприпасами, продовольствием, амуницией, цистерны, тягачи с пушками, длинные стволы дальнобойных орудий, зенитки, противотанковые пушки, танки – большие и малые, броневики, санитарные машины, сани с лошадьми, розвальни, „эмки“ и штабные жучки-машины, фургоны на колесах и фургоны на полозьях за тягачами, пешеходы с волокушами, кое-кто прицепился к пушкам. Мигание фар, вспыхивающих и тухнущих. Ощущение колоссальной технической мощи.

Ближе к фронту – все больше машин. Пять метров пути – полчаса стоянки, черепаший ход. Свалившиеся в канаву тягач, танк, несколько грузовиков. Беганье шоферов, солдат, офицеров, беспорядок, ругательства – а, в общем, терпеливое ожидание у гигантских пробок, запирающих движение в обе стороны.

Дорога в воронках. Огромные воронки от наших авиационных бомб. Немецкой авиации нет. Днем появлялись два немецких самолета, низко, чуть не касаясь автомашин, выныривали сбоку от Пушкина, били по колонне из пулеметов. И это все. Нет и обстрела, странная тишина впереди.

С удивлением видим: дома. Их только четыре на всем пути до Николаевки. Вновь начинают попадаться деревья, одиночные, изуродованные. Дальше – больше. До войны здесь, вокруг деревень, шумели живописные рощи. А где же теперь эти „освобожденные от гитлеровцев населенные пункты“ – Кокколево, Новый Суян, Виттолово, Рехколово?.. Их нет – только темная снежная пустыня. Огромная ночь, пожары, дорога и где-то в стороне от нее – фашисты. Никто не знает точно, где именно. И потому – ощущение враждебной таинственности этой бескрайней ночи.

Вот, наконец, здания на взгорке. Это – Николаевка. Уцелевшие силосные башни и какой-то дворец. Кругом биваки: костры в снежных ямах, траншеях, канавах. В примаскированном, а то и в откровенном свете автомобильных фар, костров, чадящих горелым автолом факелов очертания людей фантастичны. Эти люди, пристроившись в снегу кто как смог, варят еду, сушат портянки, дремлют, ждут, хлопочут…

Первое впечатление от Николаевки: когда подъезжали, слева огромный взрыв – взлетел минированный дом. В Николаевке столпотворение. Глаза болят от ярких фар машин, уши – от звуков, весь мир – машины. Пробираюсь меж ними. Люди на пушках, на грузе, на капотах и кабинах машин; валенки, сапоги, ботинки… Опять затор.

Впереди разгорается огромное, в полгоризонта, зарево, освещая рощу Большого Лагеря, что перед Красным. Горит Красное Село. Горит Дудергоф. Артстрельбы по-прежнему нет. Основной поток машин сворачивает к Большому Лагерю. Меньший – вперед, на Красное. О Красном Селе говорят: „Взяли и уже дальше прошли“. Едем. Здесь рощи в сохранности, а в деревне Николаевке – кое-где даже плетни. Немецким плетнем с одной, северной, стороны отмаскирована вся дорога перед Николаевкой. Убитые по обочинам, вдоль дороги. Черные пятна разрывов на снегу. Едем на свет пожаров.

Окраина Красного Села. Дальше не проедешь. Подводим машину к двухэтажному разбитому дому, внутри – светляки костров, набито бойцами.