Красногрудая птица снегирь

Ксения расчистила место на столе. Ей пришлось напрячь память, чтобы правильно разложить пеленки. Потом она наклонилась к малышке и развернула ее. Та крепко сжала кулачки и смешно потянулась. Лицо ее выражало довольство. Все так же страшась причинить ребенку боль или, хуже того — что-то повредить, сломать, Ксения стала поднимать внучку. Малышка не закричала, не заплакала. Она с доверчивым любопытством смотрела на Ксению и словно бы даже тянулась к ней. А когда Ксения подняла девочку, та удивительным образом сама уютно расположилась на руках у бабушки и прижалась к ее груди всем своим упругим и бесконечно мягким, теплым бархатным тельцем.

Все перевернулось в Ксении. Нежность к этому сладостно хрупкому, беззащитному существу заполнила ее до краев. Покрывая малышку поцелуями, она подумала, что сделает все для ее счастья. Это была упоительная, светлая, страстно зовущая к жизни мысль.

БЕЗ ОКОНЧАНИЯ

В электромашинном цехе Ручьевского локомотивного депо — том цехе, где ремонтируются двигатели электровоза, его основа основ, — над оглушительно гудящим морем станков, аппаратов, пневмоинструментов, бегущих автокаров нависает, вклиниваясь в огромное помещение прямоугольным мысом, открытая металлическая терраса. На нее ведет крутая, в два марша лестница, тоже металлическая. На террасе по периметру слесарные верстаки, а в середине модели будущих машин — причудливые, обнаженные конструкции, словно бы сотканные из несметного числа проводов и мелких деталей: хозяйство Пирогова, слесарно-сборочное отделение экспериментального цеха. В стене, от которой начинается терраса, — неширокий проем, за ним коридорчик с двумя дверями. Первая — в кабинет Пирогова и старшего мастера, вторая — в конструкторскую цеха.

У Пирогова сидит Баконин. К начальнику экспериментального на этот раз у него нет какого-либо дела. Просто не смог не повидать, оказавшись в Ручьеве. Время у Баконина расписано по минутам, он даже пальто не снял, лишь положил на стол пыжиковую свою шапку, поблескивающую мокрыми остриями шерстинок, — на улице обильно идет снег.

Вот уже более года, как Баконин работает в Москве. Долгушин забрал его к себе.

— Рад, что мы с вами хоть вот так, накоротке… — Баконин поворачивает руку, смотрит на часы. — Будете в Москве — никаких гостиниц. Ко мне. Наговоримся досыта.

— Вы сейчас в Старомежск?

— Да, скорым.

В кабинет входит старший мастер, останавливается в нерешительности у двери, косясь на Баконина.

— Что? — спрашивает Пирогов.

— Да нижние ползунки… Бьемся, бьемся… Надо бы вам самому.

Баконин берется за шапку:

— Идите, Олег Афанасьевич, идите! Все равно мне пора.

…Снег сыплет и сыплет. Даже на деповском дворе не успевают убирать его. Баконин идет глубокой тропой, протоптанной на междупутье.

На Средне-Восточной он сейчас как член министерской бригады «расшивальщиков», возглавляемой тем же Долгушиным. Пожарный выезд. Плохо на дороге. Даже график пассажирского движения полетел в тартарары. Поезд, которым ехал из Москвы Долгушин с бригадой, застрял в пятидесяти километрах от Старомежска. Глеб Андреевич хотел выслать машину, но Долгушин отрубил ему в сердцах по телефону: «Хочешь нас в глазах пассажиров посмешищем сделать — железнодорожное начальство автомашиной спасается».

Ручьевцам Баконин не бог весть как помог. Ну, изучил обстановку: когда вызывал к аппарату Долгушин или Москва, мог ответить на вопросы. Ну, призвал, нажал, кое-кому задал трепки. Ну, посоветовал кое-что, до чего ручьевцы и сами додумались бы. Набор срочных средств, к которым прибегают в таких обстоятельствах, известен. Другое дело, насколько они эффективны. Он не апостол, чуда не сотворил. И Долгушин тоже не сотворит. Есть только одно, чего не могут командиры Средне-Восточной и что может Долгушин: снять с дороги часть работы. Часть грузопотока, который должен пройти по ней транзитом, пустить в обход, по другим дорогам. Прежде в трудные зимы это не раз делалось. Выручить за счет государства: кружной путь — дорогой путь. И за счет других дорог, рискуя при этом осложнить положение на тех, других, дорогах: зима — везде зима. Зато избавление дорогому Глебу Андреевичу: зима похозяйничает еще с месяц, и он опять на коне. Ну, будет конь иногда спотыкаться, а все ж не теперешняя кризисная ситуация. Никто не подсчитает, во что обошлась она государству. Все забудется, как забывалось прежде.

Пойдет или не пойдет Долгушин на то единственное средство, которое может оперативно помочь дороге? Вроде бы крайнее средство. Но парадокс в том, что не оно — крайность. Крайность в ином — не прибегать к нему. Решиться на это — не давать послабления Средне-Восточной — и хочет убедить Баконин Долгушина, уезжая сейчас из Ручьева в Старомежск. Ситуация в таком случае, конечно, еще более обострится, а Средне-Восточная — это жизнеобеспечение нескольких областей. Положим, кошмаров не будет. Не чума, не мор. Но ведь надо же наконец привлечь внимание высоких инстанций к фигуре глубокоуважаемого Глеба Андреевича. Иначе все повторится в будущем. И не раз, не два.