Красношейка

Он взглянул на других солдат, в молчании наблюдавших за происходящим. Парни снова начали переминаться с ноги на ногу и бормотать что-то друг другу. Гюдбранн видел, как Эдвард подошел к Халлгриму Дале и что-то прошептал ему на ухо. Дале выслушал его и исподлобья покосился на Гюдбранна. Гюдбранн прекрасно понимал, что это значило. Приказание не спускать с него глаз. Как-то прошел слух, что они с Даниелем больше, чем просто хорошие друзья. И этим нельзя было гордиться. Мускен тогда прямо спросил их: правда ли, что они решили дезертировать вместе? Конечно, они сказали «нет», а вот теперь Мускен решил, что Даниель воспользовался возможностью улизнуть! А теперь по плану Гюдбранн пойдет «искать» товарища, и они перейдут на ту сторону вместе. Гюдбранна разбирал смех. Разумеется, приятно было бы окунуться в далекие мечты о еде, тепле и женщинах — о чем вещал над золотистым полем боя льстивый голос из русских громкоговорителей. Но верить в это?

— Могу поспорить, что он не вернется, — заявил Синдре. — На три суточных пайка, ну как?

Гюдбранн вытянул руки по швам, проверяя, на месте ли штык.

— Nicht schissen, bitte![8]

Гюдбранн обернулся — с бруствера ему улыбался человек в русской солдатской ушанке, его лицо было перепачкано кровью. Потом этот человек с легкостью лыжника перемахнул через бруствер и приземлился на лед окопа.

— Даниель! — закричал Гюдбранн.

— Хей! — сказал Даниель и приподнял ушанку. — Добрий ветшер!

Остальные стояли как обмороженные и смотрели на них.

— Слушай, Эдвард, — громко сказал Даниель. — Тебе бы не мешало поработать над нашими голландцами. У них там между караулами метров пятьдесят, не меньше.

Эдвард, как и остальные, стоял молча, как зачарованный.

— Ты похоронил русского, Даниель? — лицо Гюдбранна горело от волнения.

— Похоронил его? — переспросил Даниель. — Да я даже прочел молитву и спел за упокой. А вы разве не слышали? Я уверен, было слышно аж на той стороне.

С этими словами он запрыгнул на бруствер, сел, поднял руки в небо и запел глубоким, задушевным голосом:

— Велик Господь…

Тут все расхохотались, Даниель и сам смеялся до слез.

— Ты дьявол, Даниель! — сказал Дале.

— Нет, теперь я не Даниель. Зовите меня… — Даниель снял русскую ушанку и прочитал на обратной стороне подкладки, — …Урией. Черт, он тоже умел писать. Да, да, хотя он был и большевик. — Он снова спрыгнул с бруствера и посмотрел на товарищей. — Надеюсь, никто не против обычного еврейского имени?

На какую-то секунду воцарилась тишина, потом все утонуло в хохоте. Друзья стали наперебой хлопать Урию по спине.

Эпизод 10 Окрестности Ленинграда, 31 декабря 1942 года

На пулеметной позиции было холодно. Гюдбранн надел на себя все, что было из одежды, и все равно стучал зубами и не чувствовал пальцев рук и ног. Больше всего мерзли ноги. Он накрутил новые портянки, но это не слишком помогало.

Он пристально смотрел в пустоту. В этот вечер «Ивана» что-то не было слышно. Может, он справляет Новый год? Может, ест что-то вкусное. Баранину с капустой. Или сосиски. Гюдбранн, конечно, знал, что у русских нет мяса, но никак не мог избавиться от мыслей о еде. У них у самих не было ничего, кроме всегдашнего хлеба и чечевичной похлебки. Хлеб уже давно покрылся плесенью, но они к этому привыкли. А когда он так проплесневел, что стал разваливаться на куски, они стали кидать эти куски в похлебку.

— Все равно на Рождество нам дали сосиски, — сказал Гюдбранн.

— Тссс! — шикнул Даниель.

— Сегодня там никого нет, Даниель. Они сидят и едят котлеты из оленины. С брусникой и таким жирным, сочным соусом. И картошкой.

— Не заводи снова свою шарманку про еду. Сиди тихо и смотри, если ты что-нибудь видишь.

— Но я ничего не вижу, Даниель. Ничего.

Они вместе присели и вжали головы в плечи. На Даниеле была та самая русская ушанка. Стальной шлем с эмблемой войск СС лежал рядом. И Гюдбранн знал зачем. Шлем имел такую форму, что под его края постоянно залетал леденящий снег, к тому же с жутким свистом, который был особенно невыносим во время дежурства.

— Что у тебя с глазами? — спросил Даниель.

— Ничего. Я просто иногда плохо вижу в темноте.

— И все?

— И не различаю некоторые цвета.

— Что значит «некоторые»?

— Красный и зеленый. Я не вижу между ними разницы, они у меня сливаются. Я, например, не мог увидеть ни ягодки, когда мы по воскресеньям ходили в лес за брусникой для жаркого.

— Хватит о еде, слышишь?!