Краснов-Власов.Воспоминания

Ген. Власова я нашел в очень хорошем и даже веселом настроении. Сегодня он особенно много рассказывал интересного из своей жизни, вспоминал свое детство, временами шутил и что мне было весьма приятно, избегал острых вопросов и шпилек по адресу Казачества.

Но вдруг он сделался необычайно серьезным и сказал: «Хочу Вам рассказать Иван Алексеевич, как широко популярна и какой любовью пользуется Р.O.A. среди русских, находящихся в Германии. Вот Вам наглядное доказательство» и он показал 15–20 штук золотых десятирублевок, лежавших на его письменном столе. «Сегодня утром», — продолжал он — «ко мне пришла наша русская, самая обычная работница на одной из немецких фабрик, пришла и говорит: «Вот тебе Андрей Андреевич, весь мой капитал, все мои долголетние сбережения, возьми их на свою армию». Такая жертвенность простой работницы, которая, не колеблясь, дала на армию все свое состояние, так глубоко меня тронула, что я сразу не мог ответить ей, что то сдавило мне горло. Только овладев собою, я горячо поблагодарил ее, поцеловал и крепко сжал ее честную, мозолистую руку».

После небольшой паузы, Андрей Андреевич сказал, что, если бы нужны были только деньги, он крикнул бы клич и русские засыпали бы его деньгами. Но, к сожалению, в первую очередь, требуется сейчас то, что за деньги купить нельзя. И он долго и ярко рисовал положение Р.O.A., ее нужды, безмозглую политику немцев, посылая в их адрес далеко нелестные эпитеты и временами раздраженно стуча кулаком по столу.

— «Известно ли Вам» — спросил он меня, — «сколько сейчас в Германии русских, включая женщин и детей?» Я ответил отрицанием.

— «Тогда я Вам скажу», — продолжал Андрей Андреевич уже громким голосом, — «не менее 16 миллионов. Возьмите только 10 %. Получилась бы огромная армия, которая бы смела все на своем пути. А немцы все еще не понимают, что связывая меня, они сами роют себе яму».

В такие минуты Ген. Власов напоминал мне льва, впервые попавшего в клетку и тщетно пытающегося вырваться на свободу. И должен признать, что в эти моменты он был необычайно красив в своем гневе. Вся его фигура дышала безграничной энергией и огромной внутренней силой воли, что невольно тянуло и привлекало к нему слушателей.

Немного успокоившись, он вызвал к себе казначея штаба и, передавая ему золотые десятирублевки, сказал: «Возьми и храни это пуще твоего глаза, исчезнут — предавать суду не буду, а повешу сам. Знай, что эти деньги долгие годы добывались потом, кровью и тяжелым трудом».

Уйти от Андрей Андреевича, не перекусив и без рюмки водки, было немыслимо и он мог бы даже обидеться. Поэтому, мы и сегодня, кончив наши разговоры, перешли в столовую. Как обычно на столе стояли: селедка, кислая капуста, картофель, сало или колбаса, хлеб и графин водки. Затем следовала чашка чая. Столь скромны были ужины у командующего Р.O.A., что показывало крайнюю ограниченность требований Андрей Андреевича в отношении своей личной жизни.

На мой вопрос — когда бы я мог опять его видеть, Ген. Власов советовал мне приехать к нему 2-го января вечером, предполагая в этот день утром быть уже дома.

Я поздравил его и Федор Ивановича с наступающим Новым Годом, пожелав им обоим здоровья и полного успеха в их начинаниях, связанных с русским национальным делом.

После этого, я оставил гостеприимный дом и с большим трудом, в полной темноте, добрался до вокзала.

Вернувшись в Берлин, я решил завтра уехать в Вену, дабы немного отдохнуть и привести в порядок мой скромный гардероб, уже пришедший в полную негодность. Посетив Ген. Краснова, я передал ему мой вчерашний разговор с Ген. Власовым, упомянул, что он и Ген. Трухин уехали и вернутся назад не ранее 2-го января и поставил его в известность, о моем намерении уехать в Вену. Я обещал Петру Николаевичу быть обратно в Берлине 2-го января утром, чтобы вечером посетить Ген. Власова, а 3-го быть у него. Обменявшись новогодними поздравлениями и сердечными пожеланиями, — мы расстались.

В этот же день вечером[4], я ехал в Вену, радуюсь, что несколько дней проведу спокойно.

Когда, после длительного перерыва, я вновь посетил казачий штаб в Вене, я явился предметом особого внимания. Почти все чины штаба проявляли большой интерес к моей акции примирения генералов Краснова и Власова. Меня удивило, что многие из них были достаточно в курсе хода переговоров.

Беседуя с казачьими, а также и Р.O.A. офицерами, я убеждался, что они решительно осуждали существующую натянутость отношений между Р.O.A. и казачеством и горячо желали скорейшего устранения этого ненормального явления. Как и надо было ожидать, одни из них вину за все возлагали на казачье командование и, в частности, на Петра Николаевича, а другие, наоборот, относили все это за счет Ген. Власова. Самое важное было то, что и те и другие были недовольны существующим положением, причем, некоторые главную причину всего этого усматривали в личном недружелюбии генералов Краснова и Власова, с чем я внутренне, к сожалению, не мог не согласиться.