Красные боги

Вдруг священник, прислушиваясь, сказал:

– Вот он. Пришел.

Пьер побежал к двери и порывисто открыл ее.

– Ну, что? – крикнул он.

На пороге появился туземец, испачканный в грязи, промокший, еле держащийся на ногах от усталости. Он бросил на пол какой-то сверток, из которого вывалился ботинок.

– Костюм Ванды?!

– Да, – ответил туземец. – Одежда госпожи. Я нашел ее в хижине Иенг, спрятанной под кроватью. Это все, что я нашел.

– А она? Где она сама?

– Никаких следов, господин. Я обыскал все хижины деревушки. Нет ничего. Тогда я побежал в лес, кричал, звал, искал… – он показал на свои исцарапанные руки и ноги. – Вы видите, господин, я не жалел себя и все-таки ничего не нашел. Они, должно быть, увели ее в Страну Мертвых.

– Слушай! – сказал миссионер туземцу, напряженно смотря ему прямо в глаза. – Утром мы пойдем туда. Из всех наших людей я верю только тебе и Пату. Как раз вы оба лучше других знаете эту местность. Вы пойдете с нами и укажете дорогу.

Туземец вздрогнул, на лице его появился страх.

– Мужчины, – простонал он, – не могут входить в Страну Мертвых.

Миссионер еще раз повторил настойчиво и твердо:

– Вы пойдете с нами и укажете нам дорогу.

Слуга опустил голову.

– Хорошо, великий отец. С тобой мы пойдем.

Отец Равен приветливо улыбнулся и дружески похлопал его по плечу:

– Ну, вот так. Я знал, что ты согласишься. Иди, приготовься, – а обращаясь к Пьеру, сказал: – Мы спасем ее, Люрсак. Ее и Редецкого.

Пьер впал в отчаяние.

– Вспомните Одендхаля, Робера, Пари и, наконец, Лонжера с Дорселем.

Он проговорил это безнадежным тоном, а затем погрузился в мрачные размышления. Ему припомнилась трагическая судьба многих европейцев, рисковавших пробираться в глухие места Индокитая. Одендхаля завлекли в хижину «Огненного царя», таинственного и всемогущего повелителя дикарей-кеумрангов, там сначала избили, а потом сожгли вместе с хижиной. На Робера напали в его доме и убили; его труп был найден с двадцатью четырьмя ранами. Лонжер, живший как раз на посту № 32, бесследно исчез. Следующий за ним начальник этого же поста был доставлен тяжело больным в Сайгон и, не приходя в сознание, никому ничего не объяснив, умер от болезни, которую врачи не смогли определить.

Какой ужас! Неужели такая же судьба ждет и его, Люрсака?

Пьеру почудилось, что и в этой комнате уже бродит таинственный и жуткий предвестник их трагического конца. Удаленные от своих, двое европейцев беспомощны и беззащитны перед натиском людей чужой расы.

– Не надо отчаиваться, – сказал отец Равен, стараясь приободрить Пьера. – Мы найдем ее.

– Да? Вы надеетесь? Но нас с вами двое, а против нас весь народ. Вы же сами говорили о могуществе Иенг, а она – наш враг. А потом самое главное: куда они ее увели? Ведь у нас нет ни малейшего указания. Значит, что же? Разрыть гору и обыскать целый лес?

Отец Равен глубоко задумался. Вдруг одна мысль, блестящая мысль, пришла ему в голову. Он встал.

– Крепитесь, Люрсак. Возьмите себя в руки. Не теряйте самообладания – это главный залог нашего успеха. Мы отыщем вашу невесту. Слушайте меня. Дело, в конце концов, только в том, чтобы как-нибудь добраться до их святилища, куда совершаются паломничества.

Его голос звучал твердо и уверенно, разгоняя настроение напряженной тоски и безнадежности. Пьер, действительно, стал успокаиваться.

– Верно. Надо добраться до святилища. Но где оно? Вы это знаете?

– Нет, не знаю. Но сейчас мы с вами попробуем узнать. Идемте.

Он вышел. Пьер – за ним. Они по двору направились к шалашам, в которых жили новообращенные христиане, миссионерская паства. Дождь перестал, но в воздухе еще чувствовалась сырость. С соломенных крыш медленно падали капли на мокрую землю. Кругом было тихо, и даже лес спал в глубоком молчании, отдыхая после живительного дождя.

Миссионер остановился у одного из шалашей и негромко постучал кулаком в дверь, на которой мелом был нарисован крест. Когда за дверью послышался чей-то встревоженный голос, отец Равен и Пьер вошли внутрь. Священник зажег приготовленный заранее факел. На грубо сколоченной кровати, прислоненной к стене, полулежала женщина, всматриваясь в пришедших. Пьер разгадал план отца Равена.

– Это та, которую мы нашли сегодня утром, – шепнул он. – Теперь я понимаю вас. Ах, если бы она могла что-нибудь рассказать нам!

Священник сел на кровать рядом с молодой туземкой, ласково взяв ее за руку. Она подняла голову. Теперь, когда она успокоилась, когда ее уже не преследовали кошмарные видения, она производила впечатление еще более приятное, чем утром. Ее лицо, несмотря на раны и царапины, было положительно миловидным, а глаза светились таким хитрым и подвижным умом, какого никогда не приходилось встречать у ее соплеменников. Остановив на ней твердый и упорный взгляд, отец Равен начал на бангарском наречии: