Красные бригады. Итальянская история левых подпольщиков

На заводе наши листовки распространялись самыми простыми способами: раздавали из рук в руки во время внутренних маршей, оставляли на столах в офисах профсоюза, в раздевалках, на конвейерах. Время от времени, чтобы создать сюрприз, кто-то придумывал новый, более или менее изобретательный способ: например, засовывал их в трубки пневматической почты, и они попадали прямо на столы сотрудников и руководителей.

В то время мы еще не были в подполье. Все участники движения знали нас. И на заводе многие, включая профсоюзных активистов и рабочих, которые присоединились к другим внепарламентским формированиям, знали, кто мы такие и что мы делаем. Мы участвовали в общественных дебатах. Мы жили в квартирах, снятых под нашими настоящими именами. Короче говоря, мы действовали почти в открытую, без особой осторожности. Но родились «Красные бригады».

Вообще нашу историю надо рассматривать не как непрерывный линейный маршрут, а как череду прерывистых событий: иногда просто по воле случая или под давлением внешних обстоятельств. Прежде чем стать бригадиром, в возрасте тридцати лет, я прожил совершенно разные отрезки существования.

Но чтобы понять мой путь, наверное, самое простое – это сделать длинный прыжок назад. И начать с самого начала.

Горы Торре Пелличе

Я родился незадолго до полудня 23 сентября 1941 года в Монтеротондо, недалеко от Рима. Моей матери было восемнадцать лет, и она приехала из Апулии, чтобы работать в городе.

В Риме она работала горничной в доме одной старушки, где и познакомилась с моим отцом, Ренато Дзампа, который в то время был офицером армии. Это была короткая и простая история между мужчиной и молодой женщиной: однако, этого было достаточно, чтобы я появился на свет. Я узнал, кем был мой отец, когда уже был взрослым, лет в двенадцать-тринадцать, и когда после войны он пошел работать в административные отделы кинотеатра.

Ренато Курчо и Мара Кагол

Конечно, моя мать не могла держать меня с собой в Риме. Поэтому, когда мне было несколько месяцев, она отвезла меня в Торре Пелличе, в Пьемонт, маленькую горную деревушку, которая является столицей вальденсов. Там жили ее братья, Армандо и Дуилио, и сестра Нина, которая работала медсестрой в туберкулезной больнице. Меня оставили на попечение деревенской семьи Пашетто, которая с любовью воспитывала меня до десяти лет.

День моего рождения, как мне сказали коммунистические астрологи, знаменует собой переход из созвездия Девы в созвездие Весов, а мой асцендент расположен между Скорпионом и Стрельцом: как бы говоря, многогранная личность, сочетающая аналитический ум, адаптивность, неясный сернистый шарм, сопровождаемый врожденным призванием к тишине и самообладанию, почти цыганским стремлением к независимости и приключениям.

Должен сказать, что сходство есть. Но не вдаваясь в более сложный самоанализ, хочу лишь отметить, что ни одна астральная связь, не говоря уже о реальных данных о моем характере, не указывает на склонность к насилию. Скорее наоборот: я склонен к спокойной веселости, являясь антиподом любой воинственной мифологии.

На протяжении многих лет я получал многие из своих гороскопов в тюрьме, обычно их присылали неизвестные дамы, увлеченные этой темой. Но больше, чем астрология, меня интересовал мифолого-символический анализ моего рождения и моего имени. Равноденствие 23 сентября считалось священным для богов днем «возрождения». Согласно древним мифам, в этот день, несмотря на титанов, разорвавших его тело на куски, и богиню Геру, которая их подстрекала, Дионис возродился. Если добавить к этому тот факт, что имя Ренато, очевидно, происходит от слова «возрождаться» (лат. renascere – прим. переводчика), то я думаю, что предвестники одной из главных характеристик моей жизни налицо…

Повторяющаяся способность начинать все сначала. Моя история может быть прочитана как последовательность «перерождений» и прерываний: характеристика, которую я считаю положительной.

Я часто начинал делать одно, а потом делал другое. Встречи с людьми и опыт почти всегда приносили мне сюрпризы и новизну. И я принимал их способность ставить под сомнение мою жизнь через радикальные скачки непрерывности.

Фрейдисту я мог бы рассказать об одном моменте из своего детства, мне было около шести лет, когда я ходил во сне. В доме в Торре Пелличе я вставал посреди ночи, чтобы пойти и посидеть на подоконнике, выходящем на улицу. Однажды я споткнулся о стул, поранился и внезапно проснулся, совершенно не понимая, почему я нахожусь там, а не в своей постели.

Потом детский сомнамбулизм прошел, и я почти забыл о нем. Но несколько лет назад, в тюрьме, Массимо Беллоги, товарищ по колонке Вальтера Алазии, рассказал мне, что в детстве он тоже страдал лунатизмом и обычно сидел на пороге. Он объяснил это тем, что в то время его отец уехал, бросив семью. Тогда я понял, что, вероятно, подходил к окну, чтобы дождаться не только отца, о котором я не знал, кто он такой, но и матери, которая была далеко и которую я редко видел.