Красные части. Автобиография одного суда

У меня никогда не было желания вернуть Джейн — ведь я ее даже не застала. Когда-то мне не давало покоя, что дело о ее убийстве пылится на полке нераскрытым, но теперь по обвинению в нем арестовали человека, его держат под стражей и скоро будут судить. И всё же день ото дня, сидя на заседаниях кафедры или остановившись на светофоре, я ловлю себя на том, что строчу в блокноте списки потенциальных направлений своих дальнейших изысканий. Следует ли мне навестить Лейтермана в тюрьме? Опросить его родственников? Найти Джонни Руэласа? Провести побольше времени с Шрёдером? Чего ради?

Принято считать, что мы ворошим семейные истории, чтобы узнать что-то о самих себе, чтобы в погоне за сверхценным «самопознанием» катапультироваться, подобно Эдипу, на тропу, ведущую к откровению какого-то первородного преступления, какой-то первородной истины. А потом выкалываем себе глаза от стыда и с криками убегаем в пустыню, и чума обрушивается на наш народ.

Но куда реже говорится о том, что происходит, когда путь теряет ясность, когда тропу уже не отличишь от лесной чащи.

Фото № 3:

Крупный план входного отверстия в нижней левой части черепа Джейн. Чтобы его было видно, ее густые, багряные от крови волосы раздвинуты в стороны, как шерсть животного, у которого вынимают клеща. Вокруг отверстия ярко-красная рваная каемка кожи, которую судмедэксперт называет «поясок осаднения». Диаметр раны совсем небольшой, патрон 22-го калибра — «мелкашка».

Точка белого света из лазерной указки судмедэксперта пляшет вокруг да около раны без малого двадцать минут. Сначала звездчатая дырочка напоминает мне морского ежа. Потом она напоминает мне анус. Продолжительный крупный план заставляет меня чувствовать себя так, будто я занимаюсь чем-то извращенным. Мне хочется встать и запеть. Я представляю, как заседание суда внезапно превращается в музыкальный фарс, — самоспасательная пародия, которую я озаглавила бы «Вокруг раны».

И снова заскок на убийстве

Зимой 2004/2005 года все местные газеты в Мидлтауне, Коннектикут, только и писали, что о готовящейся казни осужденного серийного убийцы Майкла Росса. Приговор должны были привести в исполнение в городке неподалеку; смертных казней в Новой Англии не было с 1960 года.

Почерк Росса был во многом похож на почерк мичиганского убийцы. Первое убийство он совершил в 1981 году на территории Корнелльского университета, в течение следующих трех лет его жертвами стали еще семь девочек и молодых женщин; Джон Коллинз был студентом университета Восточного Мичигана, и многие из девушек, чьи убийства ему приписывают, учились или в одном с ним университете, или в Мичиганском университете в Энн-Арборе. В отличие от Коллинза, который до сих пор настаивает на своей невиновности, Росс признал вину. И, в отличие от Коллинза, Росса судили в штате, где разрешена смертная казнь, и в 1987 году приговорили к смертельной инъекции.

В последующие восемнадцать лет Росс пытался обжаловать приговор и подавал из камеры смертников многочисленные ходатайства: о замене высшей меры наказания на кастрацию, о повторном рассмотрении дела в суде. Но когда день его казни, намеченной на январь 2005 года, был уже близок, он отказался от всех своих ходатайств. Представая перед судом, он и его адвокат раз за разом настаивали на вменяемости Росса, на том, что он осознавал, что делает. Как и его предшественник Гэри Гилмор, Росс боролся за свою смерть. Я не хочу себе надгробия, не хочу напоминания о себе… Я хочу быть забытым, вот и всё, — заявляет он в интервью, опубликованном на сайте, который он исправно пополнял из тюрьмы.

На том же сайте Росс описывает свое психическое состояние, которое в клинической практике квалифицируется как «сексуальный садизм», так: