Красные дни. Роман-хроника в 2 книгах. Книга 2

Для этой миссии можно, может быть, использовать Миронова, вызвав его в Москву (после приговора) и помиловав через ЦИК — при его обязательстве направиться в тыл и поднять там восстание.

Сообщите Ваши соображения но этому поводу.

7 октября 1919 г., № 408

Предреввоенсовет Троцкий[36]

Неизвестно, чего здесь было больше, мелкого политиканства, вероломства или откровенного маккиавелизма, но выполнить эту директиву Смилга был обязан.

Во время перерыва Дмитрий Полуян и оба члена присутствия получили указание: во-первых, приговорить Миронова и не менее десяти верных ему пособников к расстрелу и, во-вторых, в частном определении трибунала, непосредственно в приговоре, просить ВЦИК помиловать всех осужденных ввиду их чистосердечного раскаяния.

Ничего подобного не знала судебная практика России, во всяком случае на памяти современников, чтобы один и тот же суд, вынося крайнюю меру наказания, сам же и подвергал ее сомнению. Нелепость подобного документа особенно-то не занимала ни Дмитрия Полуяна, ни его товарищей: все это в значительной мере походило на фарс.

Частное определение не было оглашено при чтении приговора — эта жестокость предполагалась в качестве основной меры — с тем, чтобы осужденные могли до конца прочувствовать всю глубину своего падения... И лишь на рассвете, когда у них стыла кровь в жилах, было объявлено о помиловании от имени правительства.

Миронова перевели в военные казармы под домашний арест «до особого распоряжения», вернули золотые часы — награду РВС армии. Но Троцкого не оставляли заботы о судьбе помилованных.

10 октября он вновь телеграфировал Смилге:

Я ставлю вопрос на обсуждение: мы даем полную «автономию» донскому казачеству, если они целиком порывают с Деникиным. Должны быть созданы соответствующие гарантии. Посредниками могли бы выступить Миронов и с ним помилованные, коим немедленно бы отправиться в тыл Дона. Пришлите Ваши письменные соображения... Троцкий. № 409[37].

В своем ответе Смилга поспешил сообщить, что сам Миронов стоит против какой-либо автономии Дона, что он за Советскую власть, поэтому нет никакой необходимости входить в этот вопрос. Троцкий немедля поправился:

Никакого решения об автономии Дона, разумеется, нет... Слово «автономия» поставлено в кавычках суммарного наименования тех уступок, какие мы можем дать казачеству... Практически вопрос сводится к тому, считаете ли Вы целесообразным направить Миронова и других в глубь Дона и каким образом: как начальника отряда, дав ему несколько сот сабель и десяток агитаторов, или же как нелегального агента. Об этом я и запрашивал в первой моей телеграмме. Троцкий, № 410[38].

Прочитав эту депешу, Смилга саркастически усмехнулся. Любопытно следить за слабостями «великих», за дотошливым стремлением их стереть в порошок даже самого мелкого противника... Впрочем, Троцкий горячился не только по поводу Миронова. В середине сентября он телеграфировал и по поводу Буденного:

...Настроение частей Конного корпуса Буденного внушает серьезные опасения. С продвижением на Юг корпус грозит стать очагом новой, более опасной мироновщины. Необходимы немедленно серьезные меры. Как одну из них предлагаю: всех комиссаров, политработников корпуса Миронова, оказавшихся на высоте, включить кавалеристами в наименее надежные части корпуса Буденного... № З85[39].

Миронова помиловали, но Миронова нужно уничтожить немедля. Хотя бы руками белой контрразведки!.. «Нельзя же так, дорогой Лев Давидович, нельзя! Мелко, суетно и — на бланках собственного ведомства, а они, как известно, считаются документами вечного хранения, могут попасть на обозрение благодарных и вполне беспристрастных потомков!..»

Не все бумаги, как понял Смилга, надлежало исполнять. Пуще того — не все их можно было и выполнить! Миронову предоставлен был длительный отдых, ни о какой авантюре «в тылах Деникина» не могло быть и речи. Прояснялись и некоторые сложности саранского дела. Примерно в эти дни Смилга получил личное письмо из ЦК партии. В нем значилось:

«Дорогой Ивар Тенисович!

На последнем заседании Оргбюро у нас были горячие дебаты по отношению некоторых казачьих офицеров, которые проявили себя так или иначе во время мироновщины и прежде по работе в Донской области. Относительно этих офицеров предостерегали и раньше, указывали на то, что они ВО ВРЕМЯ ОНО проводили директиву умышленно «сугубо точно», зная, что такое проведение не может не вызвать острой реакции, а она в свою очередь приведет к восстанию.

После того как мы отступили на Донской области, некоторые товарищи из Казачьего отдела предупредили, что Ларина, Болдырева, Рогачева в будущем нельзя пускать в Донскую область, так как они там оставили после себя отчаянную память, и что им вообще ни в коем случае нельзя доверять...

Елена Стасова[40]»

Стасова была секретарем ЦК партии, и, следовательно, со Смилги могли спросить, почему он в свое время не посчитался со сведениями Казачьего отдела, почему группу Ларина послали в корпус Миронова...