Красные дни. Роман-хроника в 2 книгах. Книга 2

— Ого-го какую птицу поймали! — ахнул радостно москлявый казачишка и подскочил с конем ближе. — От самого Всероссийского старосты! Ну, молодец, ну, голова! Чтобы мы не сумлевались, как с тобой быть!.. Тебя надо теперя не у нас в станице телешить да пороть — раз уж расстрелы у нас запрещенные, — а в самые Вешки гнать, в штаб к самому Кудинову! А ты кто? — холодно спросил Беспалова, потому что определил по седлу, посадке и прочим мелким, но важным признакам, что Беспалов — казак, а с казаков тут был спрос особый, казака можно и расстрелять.

— А я, станичник, с Хопра! — не испугался Беспалов. И даже засмеялся дружелюбно, как и положено в станичной компании. — Чего это у тебя передних зубов-то недочет? Не кобылка задом накинула у монопольки? Аль ты завсегда такой храбрый, что не боишься и по зубам получить?

— С Хопра-а?! Так у вас там все, заразы, красные наскрозь, сверху донизу мироновцы! Вот возьму и хлопну тебя, краснозадую сволочь, и греха на душу не возьму! А что? Вот возьму и... — и начал снимать с плеча карабин.

— А ну, прекратить! — гаркнул Овсянкин проснувшимся басом, да так, что его собственный конек сдал на задние ноги. С сознанием достоинства Овсянкин извлек из огромного кармана тужурки матово блеснувший сталью наган. — Кто у вас тут старший?

Москлявого потеснил конем плотненький в плечах казак, но выправке урядник или вахмистр, но пока без погон и уставных знаков различия, с черными спокойными глазами.

— Я старший... Но оружию вы, товарищ, сховайте лучше, договоримся мирно. А то вы сгоряча убьете одного из нас, а другие, тоже сгоряча, могут вас, товарищ, зарубить. А вы нам очинно живой нужные, раз у вас такие партейные поручения! Зараз есть строжайшее распоряжение из Вешек от товарища Кудинова: захватывать как ни можно больше важных комиссаров с ихними документами и бумагами. Очень сурьезные попадаются бумажки, товарищ...

Этот старший казак подъехал на рослом буланом жеребце вплотную, как-то спокойно взял Глеба за правую руку, за самое запястье, и отнял наган.

— Не балуй, не балуя, товарищ, — сказал сквозь зубы. И Глеб почему-то не вспылил, сразу смирился с положением пленника. Отчасти он почувствовал физическую силу противника, отчасти все еще верил в собственную неприкосновенность, надеялся на доброе и потому не оказал сопротивления.

— Ну вот и хорошо, — сказал старший казак, жестко и мстительно усмехнувшись, и под усами как-то хищно мелькнули влажные крепкие зубы. Кинул через плечо москлявому тяжелый наган, как ненужную игрушку, я тот послушно поймал его на лету, сунул за поясной ремень.

— А теперь просим вас вежливо, товарищи — обои! — проехать с нами в штаб. Поимейте в виду: не до ближнего буерака, как мы со своими дураками поступаем, а до самого Дона. В Базках переправимся на тот берег, а уж в Вешенской с вами будут культурно говорить, как я уже сказал, спокойно. Расстрелов у нас нету, Кудинов запретил брать дурной пример с ревкомов. Ага.

— Кто такой Кудинов? — развязно спросил Беспалов. Но ему никто не ответил. Трое казаков сделали привычно «вольт направо», выезжая к броду, двое выждали, пока Овсянкин с Беспаловым протронут своих коней следом, поехали сзади. За речкой разобрались иначе: двое впереди, двое позади, а урядник по обличью, тот поехал рядом с пленниками, благодушно отвалясь на заднюю луку. И от полноты чувств, отчасти даже рисуясь своего рода мирным отношением, попросил табаку на закурку.

Овсянкин табаку дал.

— Между прочим, товарищи, чуть севернее этих мест, аккурат в юрте нашей станицы... — начал пояснять словоохотливый урядник, мусоля козью ножку и вроде бы не глядя на пленников. — Здеся... аккурат в этих же числах прошлого года... Подтелкова вместе с его экспедицией взяли, и тоже — полюбовно, без стрельбы...

— Чему радуетесь? — хмуро спросил Овсянкин, — Красные полюбовно, а вы их — на шворку? Думать-то, видать, уж совсем разучились?

Урядник малость оторопел от такого поворота мысли, подозрительно оглядел дорогу впереди и насупился. И тогда вступил в разговор Беспалов.

— Крепкую промашку вы тогда сделали, земляк, — сказал он как бы безмятежно, покачиваясь в седле. — Крепкую! Не отчебучили бы в прошлом годе с Подтелковым, може, теперь другой разговор на Дону был! А то вот, сами видите...

— Почему это — мы? — вдруг откинул недокуренную цигарку урядник. — Мы как раз в то самое время в Миллерове красный штаб охраняли, все — за Советскую власть! Это тут краснокутские казаки, да всякое сборное офицерье, да хохлы хуторные из богатых над подтелковским отрядом суд учинили. А мы — нет, мы, сказать, и теперь за Советскую власть, товарищ. Токо — без дуростев.

— Здорово! — выругался Беспалов. — А оружию хто поднял?

— Так другого же выходу нет, друг ты мой хоперский, — сказал урядник. — От великого кровопускания куда не кинешься? Командующий наш Кудинов, тоже бывший красный комэскадрон, так прямо и сказал: лучше уж, братцы, в открытом бою головы сложим честно, чем нам их поодиночке, как гусятам, пооткручивают. Выходу нет!