Красные дни. Роман-хроника в 2 книгах. Книга 2

Говорил Кудинов спокойно и как-то повинно, выкладывая на стол перед Овсянкиным изъятые у арестованных или порубленных в схватке должностных лиц разные директивные бумаги Южного фронта. И по его выводам подучалось, что у казаков не было никакого другого шанса, кроме как поднять мятеж...

— Понимаешь, дорогой мой товарищ уполномоченный, этим бунтом мы захотели «караул!» прокричать. На весь свет! Тут задача была: не столько вреда красным частям наделать — против них мы были слабы, — а сколько внимание Москвы и высшего начальства к нам привлечь и разобраться: что у нас тут почем, какая цена нынче за человечью голову и кому взбрело вдруг весь наш вольный род искоренить! Царь и тот не решался с вами так обходиться, он нас «переводил в труху» медленно и потихоньку, чтоб мы не догадались. А тут прям под расческу начали стричь эти цирюльники приезжие! — Помолчал, тяжело вздохнув, и закончил: — С тем вот и загорелось. А как уж тушить придется, пока никто не знает...

— И вы не знаете? — спросил Овсянкин строго, но вежливо.

— И я, откровенно если, не знаю, — повторно вздохнул Кудинов.

— Надо немедленно прекратить бунт и выслать парламентеров с белым флагом, — сказал Глеб, разом войдя в роль уполномоченного и возлагая на себя всю ответственность за эти переговоры с повстанческим штабом. — Это безумие, товарищи! Центральная власть издала ведь правильные директивы и постановления, это — наше оружие. А за перегибы местные, сами знаете, Советская власть спросит с кого следует, а сама вины не несет! Надо немедля прекратить мятеж, объявить об этом всенародно!

— Судя по вашим документам, товарищ Овсянкин, мы, конечно, поторопились... — с явной озабоченностью согласился Кудинов. — Но теперь-то так просто назад не повернешь. Вы говорите: сложите оружие и прекратите борьбу... А кто поручится за дальнейшее? Мы уже в январе пробовали складывать, а чем кончилось? С другой стороны, программа наша не белогвардейская, мы вот недавно и окружной Совет выбрали, станичные тоже начали выбирать, хотя Гражданупр этого нам, конечно, не разрешал...

— Советы, в которых и бывшие офицеры сидят? — съязвил Глеб.

— Бывший офицер — это теперь не аргумент, — сказал Кудинов. — У вас их тоже полным-полно. Все штабы забиты. Важно: каков офицер, что за человек! А вот в главном штабе, у самого товарища Троцкого, начальником оперативного управления какой-то бывший генерал Кузнецов сидят. Это не Сергей Алексеевич, случаем, не бывший командир 3-й Донской казачьей дивизии с румынского фронта? Его, помню, еще Миронов под арест брал в поезде, как явного монархиста?

— Не знаю, — сказал Овсянкин. — Вполне возможно. Военных спецов мы используем...

— Ну так вот! А вы — «офицеры»! А многие офицеры — за Советскую власть... Так вот, с красными частями вот уже больше недели серьезных стычек не было, стоим в глухой обороне, да и боеприпасов у нас маловато... Ждем, признаться, какую-нибудь комиссию, то ли из Москвы, то ли с неба, но — чтобы она тут все правильно поняла. А терпеть эти, как вы сказали, «перегибы» — тоже охоты нет. Вы войдите в положение!.. Должны быть какие-то гарантии.

Невозможно даже со стороны было понять, кто у кого тут в плену. Овсянкин, который с самого начала чувствовал эту шаткость противника, с уверенностью указал на бумаги, изъятые у него конвоирами:

— А вот и гарантии. Вы же видите! Мы сами наводим порядок, невиновных теперь на советской территории никто пальцем не тронет. Тем более сдавшихся с оружием!

— Ну да?! — как-то легкомысленно, с внутренней безнадежностью хмыкнул Кудинов и тряхнул своей жесткой гривой.

— Говорю ответственно, — сказал Глеб.

— Это высшие полиотдельцы-то? Из 8-й армии?

Эти, конечно, сильно разгневаны... — усмехнулся Овсянкин, до конца играя какую-то взятую на себя роль. — Вы им, думаю, тоже немало жару за воротник сыпанули на первых порах — чувства тут обоюдные. Но этот большой вопрос теперь уже Москва будет решать, а не штарм-8. Это я точно могу сказать. Решения VIII партъезда, товарищ... Теперь и крестьянский вопрос по-другому стоит, председателя ВЦИК именуем из уважения к крестьянам не иначе как Всероссийским старостой.

Глеб почувствовал в себе силу убедить этого новоявленного «атамана». Казалось, что он уже склонил Кудинова к серьезному решению... Но тот вдруг с горечью вздохнул, крякнул с чувством сомнения и полез рукой в самую даль конторского стола, в ящик. Порылся там и достал четвертушку бумаги с лиловым штампом и печатью. Молча прихлопнул этот листок ладонью и двинул по гладкой столешнице ближе к Овсянки ну.

— До бога высоко, до Москвы далеко, товарищ... Вот почитайте, вдумайтесь.

Глеб поднес бумагу к усталым глазам. На хорошей штабной машинке были отпечатаны все те же указания насчет массового террора, с которыми пришлось знакомиться в Морозовской. «Провести массовый террор против богатых казаков, перебив их поголовно... Во всех станицах и хуторах, немедленно арестовать всех видных представителей донской станицы или хуторов, хотя и не замешанных в контрреволюционных действиях...» И опять копию заверял работник Гражданупра Мосин.