Красные фонари

Мы не проходили в школе,
Что такое антресоли.
Что-то близкое к фасоли
И соленое притом.
Оказалось — антресоли,
Когда жить не хочешь боле,
Когда корчишься от боли
И прихлопнут… потолком.

Олег Табаков к 60-летию

Худющий, с острым кадыком,
В солдаты признанный негодным,
Он мыл тарелки языком,
Поскольку был всегда голодным.

Теперь он важен и плечист

И с сединою благородной,
Но как великий шут, — артист
Оближет снова что угодно.

И вновь, уже в который раз,

Как клоун перекувырнется,
Чтоб не узнал никто из нас,
Где плачет он, а где смеется.

Всегда над этим пареньком

Висела аура таланта.
Он был цыпленком-табаком,
Но сексуальным слыл гигантом.

Он августовский, он из Львов,

В нем самых разных качеств сговор.
Он сборник басен, он Крылов,
Одновременно — Кот и Повар.

Все от Олега можно ждать:

Любых проказ, любых проделок,
Он будет щи еще хлебать
Из неопознанных тарелок.

Игорю Кваше

Ты, Игорь, в театре «Современник»
Играешь с первого же дня.
Нельзя сказать, что ты — изменник,
Нельзя сказать, что ради денег
Ты стал ведущим «Жди меня».

Но слух прошел среди коллег:

Он — и Артист, и Человек.

И этим надо дорожить.

Твой труд воистину полезен.
Артистом можешь ты не быть,
Но гражданином — будь любезен.

Игорь Кваша о Валентине Гафте

С Валентином Гафтом, с Валей, я знаком очень давно, и познакомились мы с ним довольно смешным образом. Это произошло в Школе-студии МХАТ, где в те времена был такой порядок, что студенты младших курсов помогали работе приемной комиссии, вели записи, составляли списки, приглашали абитуриентов на экзамены.

Я был одним из секретарей этой приемной комиссии, когда среди абитуриентов появился смешной парень, очень высокий, худой, с короткой стрижкой, в красной рубашке и пиджаке как будто не с его плеча и с золотой фиксой во рту — как тогда говорили, фиксатый. И было непонятно, то ли он полублатной, то ли просто стесняется, но мне показалось, что он очень талантливый и что он должен поступить. Поэтому я очень за него болел, все время выбегал в коридор, как-то его подбадривал между турами, а он жутко трясся и очень стеснялся.

Мне так хотелось как-то ему помочь, что я подходил к членам комиссии, среди которых были Массальский, Карев, подлезал к другим знакомым педагогам, пытался им говорить, что вот этому парню поставьте оценку повыше, его бы надо взять. Или узнавал, как у него идут дела, чтобы ему сказать, что все в порядке, что он проходит в следующий тур. Вот такое было наше первое знакомство. Потом какое-то время мы учились вместе в студии МХАТ. А студия тогда была как бы вроде небольшим элитным учебным заведением. В нем было всего четыре актерских курса по 18, 20, 25 человек и еще постановщики. И все. Больше студентов не было, и мы все обучались на одном этаже и постоянно общались.

После окончания студии наши пути разошлись. Я сначала работал в труппе МХАТа. В то время вместе с другими артистами разных театров во главе с Олегом Николаевичем Ефремовым мы, репетируя по ночам, делали «Современник», где я с тех пор и работаю.

Но, видимо, Валя помнил меня или какая-то внутренняя связь сохранилась — не знаю, чем это еще объяснить, но он всегда звонил мне, когда хотел попасть на спектакль «Современника». К нам было очень трудно попасть, билетов не было. А он очень любил наш театр, и я устраивал какие-то пропуска, контрамарки…

Вообще-то Гафта можно было тогда назвать чемпионом по смене театров. Он перебрал почти все театры Москвы: театр Гончарова на Спартаковской, театр Ленинского комсомола, театр Сатиры, театр на Малой Бронной и какие-то еще, причем некоторые по нескольку раз. Уходил, приходил, менял театры.

На Малую Бронную он перешел из Ленкома вместе с А. Эфросом. Гафт очень любит его как режиссера, относится к нему очень хорошо, с большим пиететом, и считает, что тот очень много ему дал. Но так получилось, что ушел и от него.