Красные искры света

– Пытаюсь соответствовать Ярочке, – не упустил возможность похвалить сам себя парень. – Знаете, он очень умный.

Маргарита Сергеевна почему-то рассмеялась. То ли не считала сына умным, то ли подумала, что «Настя» так ее сына высмеивает по-доброму.

В кухне было уютно – особенно мне нравились занавески с крупными подсолнухами, однако с завтраком хотелось покончить побыстрее. И из-за стола я выходила с нетерпением – срочно хотела поговорить с Зарецким о его сестре. Да и пора было ехать в университет.

– Спасибо, мама, – на автомате сказал он, и у Маргариты Сергеевны брови поползли вверх от удивления.

– Мама? – переспросила она.

– Ну, вы же мама Ярослава, вот я и подумала, что тоже могу вас так называть, – проблеял Зарецкий. Ой, идиот! Маргарита Сергеевна будет думать, что я не просто странная, а не совсем нормальная.

Но еще больше мама Ярослава изумилась, когда я молча сгребла грязную посуду в раковину – тоже на автомате.

– Я помою, – криво улыбнулась я, видя, какими глазами на меня смотрит женщина. Видимо, мытье посуды у Яра было не в почете.

– Я сама, – возразила она. – У тебя гостья.

А когда мы с Яром уже уходили с кухни, Маргарита Сергеевна мне подмигнула и сказала задорным шепотом:

– Смотри-ка, как Настя на тебя действует! Ты даже посуду решил вымыть перед ней.

Пришлось снова выдавить улыбку и идти следом за Зарецким, который привел меня в свою комнату, открыл нараспашку окно и с ногами прыгнул на диван. Рядом разлегся пес и с подозрением посмотрел на меня. Мол, что ты такое, почему пахнешь моим хозяином и сидишь в его теле?

Я скромно примостилась на стуле перед столом с двумя мониторами, принтером и гордо возлежащими на нем большими наушниками с микрофоном. В комнате Зарецкого было немного мебели – кроме техники, стола и стула на колесиках тут стоял диван, над которым висели несколько постеров, какие-то фото и ловец снов, а во всю стену тянулся раздвижной белоснежный шкаф. И при этом царила атмосфера многолетнего, легкого, так называемого творческого беспорядка.

– Ты иначе ощущаешь вкус еды, – поделился своим наблюдением Зарецкий. – Единственный плюс в тебе.

– У меня еще и айкью высокий. Пользуйся, пока есть возможность, – отвечала я.

– Что там тебе моя мама говорила? Все вроде бы нормально прошло?

– Нормально… Только… – Я не знала, как начать. Тема казалась мне деликатной, и обидеть еще и Ярослава мне совсем не хотелось.

– Что – только? – спросил он, гладя своего пса, признавшего в нем любимого хозяина.

– Скажи, мы не встречались раньше? – издалека начала я, думая, что Зарецкий начнет насмехаться, но он вдруг серьезно ответил мне, глядя прямо в глаза:

– Тебе тоже кажется, что мы уже встречались? Еще до того, как ты пришла в мою школу?

В его глазах была то ли надежда, то ли облегчение. А может даже обреченность.

– Кажется, – тихо произнесла я. По руке пробежались мурашки. Порыв ветра вдруг ворвался в комнату, громко захлопывая окно. Мы оба вздрогнули от неожиданности. Сэт ощетинился.

Яр, став сосредоточенным, сказал, не отрывая от меня пристального взгляда:

– Может быть, мы встречались в прошлой жизни?.. Ты снишься мне в старинных одеждах.

Я фыркнула, разрушив таинственную атмосферу, опустившуюся на комнату. Все-таки этот парень помешан на эзотерике.

– В этой жизни, Ярослав, в этой. Какие такие прошлые жизни?

Он моментально надулся.

– Ты не помнишь меня? – прямо спросила я.

– Не помню, – отрезал он.

– Раньше вы жили на другой улице, я точно помню, что это была Весенняя улица, и ваш дом стоял напротив продуктового магазина. В комнате твоей старшей сестры Даши стоял синтезатор, а окно выходил во двор, и были видны макушки деревьев. Еще в этой комнате были светло-мятные занавески и салатовая подставка для ручек – я хорошо запомнила ее, не знаю, почему, – говорила я. Квадратная, залитая солнцем комната Даши стояла перед глазами. – Еще я помню, что Даша слушала Аларма, знала наизусть все его песни, и в ее комнате висел его плакат. Любимая песня – «Воспоминание».

– Откуда… откуда ты знаешь? – удивленно спросил Ярослав, перестав гладить собаку. – Ты видела фото? Точно, мама показывала тебе фотки. Что ты несешь?

Он злился. Вспоминать о погибшей сестре Яру было больно. Мне – тоже. Но боль эта была почти забытая, светлая.

– У Даши был черный кожаный ранец, когда мы учились вместе. Туда ничего не влезало, но она все равно его обожала, и мы договорились брать учебники по очереди, – улыбнувшись далекому воспоминанию, сказала я. – А еще она обожала розовый лак и мечтала проколоть язык, но мама не разрешала ей этого. Даша обожала сыр – в любых его проявлениях. Она рассказывала, что кладет сыр всюду, даже в горячий чай – чтобы он расплавился и стал тянуться. Дашка называла это «сырные мозги». Она обожала прикалываться и постоянно забавно шутила.

А еще…

Ярославу хватило этих слов, чтобы понять, что дело не в фотографиях. Он вскочил на ноги и навис надо мной, сидящей на стуле.

– Откуда ты все это знаешь? Говори. Слышишь? – требовал он.

– Я была подругой твоей сестры, – призналась я.

– Что?.. В смысле? – не понял он.