– Нет! Сергей Степанович ни при чем. Он, напротив, всегда одергивал, если кто и предлагал. Говорил, что большевики, в отличие от всяких эсеров, против террора как главного средства борьбы. Предателей казнить можно. А мы должны были примером и пропагандой способствовать возвращению СССР на истинный ленинский курс. Что нас пока мало, но станет больше. И кто-то сумеет и на самый верх во власть. Что дело это страшно долгое, и победы мы можем и не увидеть, но потомки наши продолжат.
– Потомки? Так вы же против семей.
– Идейные потомки, а не наши дети. Те, кого мы распропагандируем, увлечем.
– Что не мешало вам готовить антисоветское выступление в университете уже сейчас.
– Не антисоветское! А как у Ленина, «партия должна не брезговать и текущими делами по защите интересов трудящихся, чтобы массы видели, кто их защитник». Мирная демонстрация, забастовка, листовки. Но никаких погромов и убийств. Сергей Степанович так говорил. Что силой мы ничего не добьемся, нас раздавят. А так, даже проиграв, мы заработаем авторитет.
– Раз выступление против советской власти, значит, антисоветское. Какими средствами, неважно. Так все же, кто тебе приказал убить Ольховскую?
– Никто. Я сама. Сделала это для себя.
– Под дуру косишь? Какой тебе интерес? Жить надоело – так давай в петлю! Или под поезд, как Анна Каренина. Посторонних невиноватых зачем тянуть?
– А она не невиноватая. Про нее мой папа и другие говорили, что есть такая Ольховская, как чрезвычайный и полномочный комиссар в Гражданскую. Ездит, выслеживает – и кого заметит в неправильных мыслях, а тем более делах, тому приговор! Чтоб дело Сталина жило и побеждало. После разговора с ней еще вчера утром папе «скорую» вызывали, сердце прихватило. А после диспута уже все открыто говорят, что папе ректором не быть, это дело решенное. Жизнь ему сломала, тварь! Поделом ей!
– Так, наверное, твой папа по миру бы не пошел? Профессорствовал бы где-нибудь чином ниже. В зарплате потерял бы, но не настолько же, чтоб тебе под высшую?
– В зарплате?! А вы будто не знаете! Нет, говорили уже, едва ему не в глаза, что за ним придут, этой ночью или следующей. И конфискуют все, ну а меня на сто первый километр, коровам хвосты крутить! Или же в лучшем случае мне учительствовать в сельской школе, с окладом в пять сотен – самой огород копать, чтоб прокормиться.
– Так, может, и не было бы ничего.
– А мне плевать! Я не только из-за этого решилась. Выходит, что вся наша «Ленинская гвардия» – это впустую? Даже если Сергей Степанович был в чем-то неправ, и даже если он совсем был неправ – мы-то есть! Вот и захотелось что-то изменить – не будет теперь страшной Ольховской, и то дело! И никто не будет дрожать, как мой папа, что она к ним приедет. Значит, жизнь стала лучше хоть чуть.
– Значит, сама решила и приговорила? Ну и тебе тоже будет приговор.
– Я по совести. Еще раньше, когда мне Лючия Смоленцева про письмо этой Полищук сказала, так я Марату передала и настаивала, чтобы ее не трогали! Пусть письмо выкрадут, отнимут – но чтобы она сама не пострадала. Потому что она актриса, модель и просто красавица – а не комиссар. Ну жалко стало мне ее!
– Ух, жалостливая какая! Аж слезу вышибает.
– Я правду говорю! И книги библиотечные в тот день решила сдать, чтоб не пропали, другим полезны будут. С папой простилась – он даже не понял, отчего я так ласково с ним. Зная, что домой уже не вернусь.
– Это верно. Разве что лет через двадцать пять – и то если тебе чертовски повезет на снисхождение суда. Но обычно за попытку убийства такой персоны – высшая мера, без вариантов.
– Попытку? Я ее убила! Видела сама! Папа рассказывал, слухи ходили, что эта с нежитью знается, с оборотнями, и сама, возможно, – но ведь оборотней не бывает?!
Мы с Лючией вошли в допросную. Вали Кунцевича с нами не было – он бы эту соплю просто прибил бы, а это слишком просто. Следователь вскочил, готовый уступить место за столом, но я сказала, не надо. Его присутствие никак нам не помешает. А кроме того, у меня отчего-то лучше получается чувствовать оппонента, когда я стою или хожу, но не сижу. А эта на меня как на привидение смотрит. Могла бы быть хорошим материалом двенадцать лет назад, как я сама тогда, к немцам в тыл – а сколько таких не вернулись? Но теперь – возврата нет. Своей крови не прощаем.
– Так за что же ты меня хотела убить? Просто потому, что кто-то сказал, какая я нехорошая. Достойных птенчиков воспитал Сергей Степанович. И хороший же мир вы хотели построить – в котором останется лишь горсть бешеных, и они будут ласково кусать друг друга острыми зубками, про такое еще Александр Грин писал. Но вы же такие умные и желаете сами идти по своим граблям, чем читать классическую литературу, где ответы на многие мировые вопросы уже даны.