Красные камзолы II

Ерема быстро запихивал себе в рот горячую, парящую кашу и жадно глотал, почти не жуя.

Да уж, исхудал боец. Кожа да кости остались. А ведь летом у него там даже мышцы были. Не как у Шварценеггера, конечно, но нормальные такие тугие жгуты сильного человека. А сейчас… Тяжко ему пришлось. Неужели это все от обычной пули в ногу?

— Знаешь, Жора… то есть, господин капрал, конечно…

— Не господинкай тут. За столом же сидим, — поморщился я.

— Ага — кивнул Ерема, проглатывая еще ложку, — я это. Ни капельки не жалею, что вечером выходим. Будь моя воля — вот прямо сейчас бы ушел, веришь? В чем есть, хоть босиком!

— Ты кушай давай, кушай.

Столоваться нас посадили в том доме, что Рожин обозначил как постоялый двор. Готовили здесь дурно. Жидко, без мяса и масла, обычная распаренная сечка. Как не своим стряпали, право слово. Интересно, это здесь всех так кормят или только пришлых? Не, ну тот смиренный амбал из канцелярии его преподобия — тот наверняка мяса много кушает. С пареной сечки таких мощных плеч ни у кого не будет.

Я ел не торопясь, ребята тоже. Все норовили побольше подложить добавки Ереме. А еще ему бы в баньку бы. Волосы грязные, светлые засаленные кудри местами свалялись в колтуны. И, кажется, в его прическе завелась жизнь. Ничего. Потерпи, родной, скоро будешь дома. Там мы тебе вернем божеский вид.

— А эти, которых нам местное начальство передаст из ланд-милиции — они какие, вообще? Ты с ними общался? Знаешь кого?

— Эти-то, из башни решеток? — переспросил Ерема — диковатые, конечно, но в целом правильные парни. Прямо как у нас на севере. Есть, конечно, с тухлецой парочка, но здесь трудно не стухнуть, с такой-то жизнью.

— В целом годное пополнение? Лучше чем… а, ты же их не знаешь.

Ерема кивнул.

— Нормальные. Твой крестный их причешет — золото будут, а не люди.

— А как же они тогда в тюремную башню угодили?

— Не, ты не путай, — помотал головой Ерема, — Тюремная башня — это вон та. А эти в Башне Нижних решеток стояли. Ну и работали. Весной там речушка Каменец сильно фундамент подмывает, потому когда лед встает — работы по низу много. А еще вон там, тоже у оврага, есть Башня Верхних решеток. Там, значит…

В столовую вошел давешний смиренный амбал и направился прямиком к нашему столу.

— Ладно, Ерема, потом расскажешь. Дорога длинная, успеешь еще. Степан, что там наш каптенармус?

— Ворчал, конечно, — отозвался Степан, — Но обещал что будет готов. Пешком идти не придется.

— Хорошо. Все, заканчиваем трапезничать. Вон, за нами уже пришли.

* * *

Красное закатное солнце уже коснулось крепостных стен. Холодало. Прямо перед главными воротами монастыря — выстроились по ранжиру полтора десятка мужиков разного возраста. Только вот… на ногах — бесформенные поршни, штаны и армяки — грязные и драные, шапки у большинства — войлочные литовки. Нормальный меховой треух есть только у одного. Рукавиц — ни у кого, только плохонькие муфты, да и то не у всех.

Я повернулся к высокому, чуть сутулому переписному дьяку, который держал на весу планшетку с бумагами.

— Это как так понимать? — пар со свистом вышел через стиснутые зубы, — Где их зимняя одежда? Поморожу же людей!

Дьяк пожал плечами. Лишь в глазах плясали отблески закатного солнца и плохо скрываемая непонятная эмоция. Злорадство?

— Военное имущество, что было на них записано — то осталось в гарнизоне. А они — тут дьяк слегка повысил голос, чтобы слышали люди в шеренге — из ланд-милиции выписаны. О чем вот, пожалуйста, ранжирный и перекличной списки, а вот приказ. Когда вот здесь и здесь будет стоять печать канцелярии вашего полка — тогда они станут вашими солдатами.

Мужики в строю завертели головами, переглядываясь.

— А сейчас они, значит, ничьи, да? Пусть мерзнут? — ко мне начало подступать бешенство.

И чего Рожин молчит? Вмешался бы, авось и выторговал бы что-нибудь теплое. Но нет, стоит такой поближе к воротам, гладит морду черной лошадке и что-то ей на ухо нашептывает. Будто до нас ему и дела нет.

От здания местной канцелярии четверо служек притащили два тяжелых деревянных сундука. Дьяк знаком приказал поставить их на грязный снег и откинул крышки у обоих.

— Вот, пожалуйста, все по заявке. Пять тысяч рубликов монетой. Восемь с небольшим пудов серебра, все как просили ваши начальные люди.

Ну что ж ты так голосишь, родной? Хвастаешься своим поставленным оперным вокалом? Мало ли, вдруг кто не в курсе, что у меня тут сотня с третью килограмм серебряной монеты!

— Дай сюда — выдираю у его из пальцев бумагу. Пробегаю глазами.

— Грамотный? — в глазах дьяка появилось легкое беспокойство, — тогда вот здесь, в формуляре, поставь свою роспись.

— Я и пересчитать могу. Мне не лень, — зло бросаю я — Да и вон, наш ротный каптенармус в арифметике силен.

— Ваше право. У нас все точно. Никто и никогда нас не мог упрекнуть что обжулили при расчете.

Можно, конечно, позвать Рожина и пересчитать. Но тогда уж точно закончим в темноте.

Посмотрел на Ерему. Тот понял мой взгляд и уверенно кивнул. Ну ладно, поверим на слово. С гулким стуком захлопываю сундуки и киваю Степану — грузите, мол.