На время подготовки новых приказов рота разместилась в двух рядом стоящих деревеньках на берегу Западной Двины, верстах эдак в десяти от собственно Риги. Специально приехавших по этому поводу из Риги батальонный квартирмейстер распределил капральства по хатам, составил какие-то бумаги со старостой деревень, оформил все как положено. Ну а нас, пока не дали "настоящего офицера", и.о. командира роты порутчик Ниронен взялся гонять. Сто двадцать человек строевого состава роты и сорок человек вспомогательного — возничие, кожевенники, цирюльники… короче говоря — обоз и обслуга. Все вместе на небольшой лужайке учились строить редуты, копать ретраншменты, штурмовать редут, оборонять редут. Учились строем пересекать лужайку, построившись в три и шесть линий. Ундер-офицер Фомин и сам порутчик Ниронен иногда ходили вдоль строя и случайным образом назначали "погибших", чья задача была тут же упасть и не шевелиться. Задача всех остальных — сомкнуть строй и продолжить движение.
Кроме всего прочего кромсали шпагами и штыками чучела. Как выяснилось, штыковой бой здесь — целая наука. Укол вниз, укол вверх, укол на выпаде, отбив… Причем после каждого занятия с чучелами Нироннен, который лично все это контролировал, не забывал напоминать, что штык — это крайнее средство. Потому как после драки на штыках мушкет может быть серьезно поврежден и его придется отдавать на ремонт в слесарку. А это — лишние расходы. Но продолжал гонять. Выпад! Укол! Выпад!
Шпагой почти не занимались. Здешние солдаты шпагу не уважали. Ну или просто не умели владеть ей на уровне мастеров. Потому таких маньяков-самоучек, кто вечером стоял в длинном выпаде со шпагой было всего ничего. Только мой шестак, если быть честным. Я, Сашка, Ерема, Алешка, Никита и Степан. Под присмотром нашего бессменного "дядьки" — Семена Петровича.
И еще обсчество расщедрилось — кто-то удачно сыграл в кости со снабженцами и рота разжилась нештатным бочонком пороха. Хватило на целых два дня настоящих стрельб. Сделали по два десятка настоящих выстрелов. По одиночке, целой линией, с ротацией линий… Чистый восторг. Да и чистить ружье оказалось совсем несложно. Ну как — несложно? У меня все сразу получилось, а вот тот же Сашка умудрился подогнивную пружину уронить в сено. Полчаса всем шестаком искали. Он как-то неудачно подцепил курок при снимании замка, и пружина с звонким "бзямм" улетела под ноги.
Впрочем, косячили все. То с разборкой и чисткой непорядок, то на редуте упадут куча-малой при попытке подсадить повыше товарища, а уж что касается ровной линии строя — так вообще беда. Первое время не получалось ни у кого, даже у тех, кто в роте еще со старого состава. Думаю, за эти две недели Фомин и Ниронен сломали не один десяток шпицрутенов о наши спины. Солдаты ворчали, конечно. Некоторые даже пытались огрызаться. Но вечером, за ужином, даже старики нехотя соглашались, что боевое слаживание — это важно. Особенно когда рота, считай, заново сформирована. Одних только рекрут новых семь десятков, шутка ли! Да солдат, переведенных из других полков — еще две дюжины.
Ну и бег по утрам. Началось все с меня и моего шестака — мы перед завтраком, босиком по росе в одном исподнем бегали по бережку Двины, проводили разминочный комплекс и купались в прохладной майской воде. Фомин это дело увидел, кивнул каким-то своим мыслям и на следующее утро бегали уже все стрелки роты, кроме ундер-офицеров и порутчика. И всю разминку на берегу стояли четверо ротных барабанщиков и отбивали ритм. Меня, помню, старики даже поколотить хотели за неуместную инициативу и придуманный ненужный напряг. Но не догнали. В итоге свели все в шутку и стали бегать. Тем более деревенские бабы начали по утрам выходить белье стирать на речку да на нас глазеть. Ну а кто из мужиков не захочет выпендриться перед барышнями? В общем, пошло дело.
Пожалуй, эти три недели до начала июня были первыми в этом мире, где наша толпа занималась чем-то похожим на военное дело из кинофильмов.
— Семен Петрович, а скажи, почему все это мы здесь делаем? Почему мы таким не занимались там, в Луге?
Старый солдат вынул ложку из деревянной миски, слизал с нее остатки каши и задумался.
— А пес его знает, Жора. Я так думаю, это все его сиятельство граф Шувалов со своими реформами завиральными. Там у себя во дворце придумает какую-нибудь ерунду, бумажку напишет да слугам своим отдаст. А что, как, зачем делать — то уже не его ума дело. Пока начальство сообразит что да как, пока до капитанов доведет, а те до капралов — глядь, а его сиятельство уже новую выдумку свою на бумагу записывает. Да-с… Не, ну так-то оно, конечно, дело годное. Ежели одно за год, и всем одинаково. А когда по десятку в месяц, да одно другому перечит, да еще и одним то, другим сё, потом перемешать — получается бардак-с. И сами отцы-командиры начинают все указы его сиятельства под сукно класть. В итоге полковник — он царь и бог в своем полку. Ему решать, как полк снаряжать, ему и ответ нести за его работу случись война. А тут целое сиятельство с кучей идей. И что получается, Жора?
— Эпидемия?