Красные камзолы (СИ)

— Слушаешь меня, Жора? — Семен Петрович уже встал, убрал миску в сторону и быстрыми движениями оправил камзол, стряхивая с него невидимые крошки. — В общем, ты пока нестроевой. Потому пойдешь к порутчику Ниронену в денщики. А Федька Синельников, его нынешний денщик — вместо тебя в строй, в капральство. Он научит тебя как обихаживать порутчика, как ему сапоги чистить, пищу готовить да сбрую в порядке содержать. А ты его научишь ружью и месту в строю. Хотя бы так, на пальцах. А там Ерема с Сашкой его быстро подтянут до уровня.

Чистить сапоги? Я? Вы охренели, что ли?

И как можно более язвительно осведомился:

— А больше ничего не надо?

Семен Петрович пригладил усы и, будто не заметив яда в моем голосе, степенно ответил:

— Отчего же? Надо. Научишь господина порутчика хранцузскому языку. Оне теперь почти дворянского сословия. А у них, дворян, без хранцузского никак нельзя. Мне тут Сашка сказывал, будто ты со шпиеном бойко по ихнему трепался. Значит, и научить смогешь. А как станет наш порутчик полноправным дворянином, да будет уметь хранцузским языком разговаривать — обсчество тебе часть долга за то и спишет.

Скрипнула дверь, Семен Петрович ушел. Мда. Дела! Научить французскому! Да я ж его сам-то знаю через пень-колоду. Ну, могу понимать о чем Джо Дассен поет. Ну смеюсь над шутками Луи де Фюнеса без перевода. А вот Вольтера в оригинале прочитать — это уже извините. И что Матерацци сказал Зидану — тоже не понимаю.

Но, как говорится, это уже никого не волнует. Обсчество сказало надо — Жора ответил "есть!" В конце концов — это тоже шанс.

* * *

К вечеру пришел Федька Синельников, денщик Ниронена. Снова пошла учеба. Он крутил-вертел ружье на двенадцать счетов, а я учился смешивать сапожную ваксу из куриного яйца, печной сажи и прокисшего пива. Править английскую бритву об кожаный ремень и мое любимое занятие — колоть пальцы шилом в попытке попасть хотя бы в наперсток. Слушал лекцию про лошадиную сбрую, как чистить коня, как седлать и расседлывать, проверять подпруги. И надо все запомнить теоретически, учитывая, что Федька рассказчик не ахти. Но и он тоже замучился, за три часа запомнить все строевые экзерции в тесной комнате. Поменялись, блин, на свою голову. Два теоретика. Как там, один из признаков интеллигента? "Теоретически вы умеете колоть дрова". Так вот теперь я теоретически умею седлать коня, ага. Ну ладно, прорвемся.

На следующий день Федька принес мне листы бумаги, карандаши и перья с чернильницей. Я начал готовить учебно-методическое пособие по французскому языку, каким я его помнил со школы, а Федька жаловался на то, что после стойки на длинном шаге у него с непривычки ноги болят.

Так, потихоньку-помаленьку готовились к замене целых два дня. Потом лекарь решил, что спина моя зажила достаточно и хватит бездельничать. Пора чистить сапоги их благородию.

Что ж за служба у меня такая — то ямы копай, то сапоги чисти! А если вдруг доведется подвиг совершить — так сразу плетей… Не, я все-таки попробую дать по рогам Ефиму. И Ереме заодно. Как вспомню, с какой готовностью они мне руки заломали…

* * *

Жить мне теперь предстояло в том же дворе, где остановился на постой порутчик Ниронен. Только он обитал в доме, ну а мне досталась хозяйственная постройка, называемая словом "рига". Это такая северная модификация овина — помещение для просушки и обмолота зерна. Там есть какая-никакая печь, сухой пол, утепление. С прошлого года осталась солома и мешки с мякиной и отрубями — тоже побочные продукты хлеборобного производства, бета-версия нашего комбикорма. То есть спальное место у меня достаточно теплое и удобное, до поры до времени. Когда начнется уборочная — придется переместится в другое место. А пока так. Да и хозяева довольны. Раз в риге солдат живет — это все-таки какая-никакая гарантия, что ничего оттуда не растащат другие солдаты. А то наши же много на что горазды. Вон как в Луге мой сортир на дрова разобрали — так и здесь могут жерди для колосников стырить да утащить себе на дрова. Солдаты — они народ простой, без комплексов. Ежели чего спереть можно — будь уверен, обязательно сопрут. Как вот я, например, пока в лазарете лежал — разжился мотком тонкой бечевы из пеньки. Вещь нужная, в хозяйстве пригодится. Тем более узлы всевозможные я вязать умею. Батя частенько высотными работами на стройке подхалтуривал, потому одно время любил нас с братом учить всякие узлы разные вязать. А уж как эта бечевка в лазарете оказалась — то не моя печаль. Может, штатно лекарь откуда-то выписал, а может, и хозяйская, у которых лазарет на постой разместился. В общем, свои пожитки мне Федька из "нашей" деревни притащил. Мундир, шпагу, пояс с лядункой и сумками, ранец со сменным исподним. Ружье, разумеется, теперь у него. Оно на капральстве числится, а не на солдате. А лядунка с двадцатью патронами — она, получается, моя личная, а не к ружью приписанная? Ну да ладно, пусть будет. Запас карман не тянет. А Синельников пусть свою из обоза добывает.