Красные камзолы (СИ)

Тем более что с прибытием во Псков дел у меня стало выше крыши. Господин майор развил бурную деятельность и везде меня таскал с собой, как писаря, порученца, охранника и носильщика его сундучков. Хорошо хоть обязанности слуги при нем исполнял его кучер, пожилой молчаливый немец, чьего имени я так и не узнал. Ребята несколько раз пытались с ним познакомится — но безрезультатно. Такое впечатление, будто он не говорил по-русски. И даже тогда, когда на дороге чинили ось многострадальной коляски — кучер Стродса все как-то большое жестами общался. А сам Генрих Филиппович общался с ним на каком-то другом языке, смутно похожем на латышский.

Никиту и Степана я отдал в распоряжение Луке Исааковичу, который так же развил бурную деятельность по размещению полка во Пскове. Предводитель дворянства — должность новая, недавно придуманная и никто из самих дворян толком еще не понимал, как она должна выглядеть. Было пожелание графа Шувалова, чтобы в каждом уезде каждой губернии дворяне-землевладельцы выбирали себе старосту, который от имени всех будет вести переписку с губернатором, а то и с Петербургом. Чтобы уменьшить количество волокиты, так сказать. Вот Лука Исаакович и вызвался на эту должность. Теперь на него легла обязанность либо самостоятельно договариваться с домовладельцами и землевладельцами о размещении снабжении артелей, капральств, команд, и рот нашего полка всем необходимым — водой, провиантом, дровами, соломой, отрезными досками, тканью, сукном, гвоздями, скобами, бочками… Список закупочных позиций впечатлял. Я, если честно, так его ни разу до конца не дочитал. Так, лишь заострил внимание на странной формулировке "ведро деревянное емкостью полведра и ведро". После чего решил, что канцелярия — это не мое. Тут нужно некое особенное мышление. А я на канцелярите разговариваю еле-еле, да и то со словарем. Приходилось потихоньку вникать в особенности хозяйственной деятельности, с которой мне придется столкнуться на должности капрала. Какие ведомости заполнять и в каком виде подавать их каптернамусу, где артелям закупать еду для котлов, где брать дрова… Так что пусть ведрами емкостью в полведра занимаются другие, кому это по должности положено.

Первые два дня мы ночевали на постоялом дворе, а днем оборудовали цейхгауз в одной из башен Крома. Цейхгауз — это арсенал, если по-голландски. Ну или армерия, на новомодный французский манер, от слова l"arme — оружие. По идее, находясь на постое в городе мы должны были бы мушкеты держать на закрытом складе, а не ходить везде вооруженными как в летних лагерях. Но сейчас официально время считается военным, потому оружными должно ходить не менее четверти личного состава. Как раз одна тройка моего невеликого воинства. Из которых двое — у Симанского, а один в карауле у армерии. Сторожит то место, где когда-нибудь будет храниться порох, пули и бумага местного, псковского производства.

Целыми днями я мотался хвостиком за господином квартирмейстером по местным мануфактурам, оформляя заказы на все это имущество. Со сроками поставок от нынешней недели до самой весны. И расчеты оформлялись иногда звонкой монетой, но все чаще разнообразными расписками и бумагами, украшенными печатями да вензелями.

Вскоре прибыли офицеры полка. Как и летом, капитаны и майоры скинули свои роты на порутчиков и на каретах укатили в город. Пока мы были всего два командира нашего полка — и пусть я ненастоящий командир, а всего лишь временно назначенный мелд-ефрейтор — то общались с Генрихом Филипповичем нормально. Не на равных, конечно, но как староста класса с классным руководителем. Но мере прибытия командного состава дистанция между мной и секунд-майором стремительно увеличивалась. Сначала до уровня школьник-директор, а потом, когда однажды утром за плечом секунд-майора появился старший батальонный каптернамус с парой писарей — Генрих Филиппович обратился ко мне:

— Эй, солдат!

И, наверное, это хорошо. Пора возвращаться к родному капральству. Сопровождая выданные моей роте две телеги бруса, которые я, "эй солдат", должен "справно и немедля употребить на" чего-то там.

Так что уже через неделю после прибытия я освободился от писарских и адъютанстких обязанностей и начал прилежно учиться у мужиков плотницкому делу. Наша артель вовсю работала, оживляла старую прогнившую казарму. Смолили и застилали соломой крышу, конопатили паклей деревянные стены, отскребали вездесущую плесень. Готовили нары, столы, скамейки…

А деньгами меня господин Стродс снабдил с запасом. Пятьдесят рублей серебряными монетами, два рубля медью и несколько расписок в конверте. С пояснениями, какому из каптернамусов с какой бумагой подходить. Но это уже на будущее, после того, как меня произведут в капралы и дадут капральство.