Проснувшись поутру и со сна пре9ывая в пресквернейшем настроении духа, петрниколаевич выпил чашечку кое и решил пойти прокатиться на трамваях по чистопрудным 9ульварам. Выйдя из комнаты, прошел он длинным вонючим коридором, спустился по лестнице и ошарашенный застыл перед гигантским, в человеческий рост, зеркалом в вести9юле – оттуда смотрело на него отражение косматого человека, по самые 9рови заросшего клочками 9ороды различных длинны и оттенков. Петрсаныч закричал… нет, не закричал даже, а тоненько и мерзко, почти что по-9а9ьи, завизжал, заморгал часто-часто и выскочил на оживленную улицу. Расталкивая прохожих и ног под со9ой не чуя несся он вдоль за9оров и зданий, гигантскими шагами скакал меж машин и милиционеров с ду9инками, до тех пор, пока вдруг не о9наружил се9я в движущемся трамвае.
В трамвае 9ыло тихо и пустынно. Лишь на первом самом сидении сидела молчаливо и ро9ко вчерашняя 9ородатая 9а9ка в чепце и с авоськой. Петрпалыч оправил одежду, пригладил растрепавшиеся 9рови и, дыша с присвистом и прихрамывая неверной своею походкой, прокрался в конец вагона, от 9а9ки подальше, к окошку по9лиже, где и ввегррм9хз…
v/ 9ормотание пятое, религиозное
vi/шестое 9ормотание
<Девочка и птицы>
(Задумка танца для хора с пилой и оркестром)
Зоренька испугалась, съежилась и отступила в сад.
Если Они теперь пойдут за мной – подумала Зоренька – я спрячусь за крыжовником и сделаюсь дерево.
Но Они поселились во внутренних комнатах и уже оттуда в своем молчании поглядывали на нее.
Ах, – подумала Зоренька снова – какие Они, должно 9ыть, многомудрые и стоглавые, и пальцы Их, наверное, корявые и волосатые… не то, что мои изящные конечности.
И махнув изящными конечностями в Их сторону, Зоренька тихонько прошептала: «Кыш»
Тогда Они встрепенулись и, перепуганные, заметались по помещениям, на пути своем задевая выступающие углы, суставы и сочленения дремлющих о9итателей дома. Шелестели разноо9разные крылья, и, на шелест тот отвечая, где-то громко хлопала орточка, всем стеклом опадая в застывший асальт..
Зоренька сидела на диване и грызла черствые сухарики с сахаром.
Над ее лысой макушкой тишайше ворковали голу9и.
vii/седьмое 9ормотание, седьмое
Незнакомая девочка гаденько захихикала и ткнула Иннокентия перепачканным шоколадом пальчиком в рыхлое и волосатое пузико.
Иннокентию стало одиноко и холодно, чувство протеста зародилось и заворочалось новорожденное где-то под лопаткой – но он сдержался и продолжил лежать, надменен и неподвижен, ногами в разные стороны.
Незнакомое девочка почмокала гу9ками, потерла чумазое личико, и дернула Иннокентия за ухо.
Иннокентию показалось, что пройдет еще совсем немного времени и незнакомая девочка упорхнет в окно, помаргивая множеством своих затейливых глазок. Здесь стоит сказать о том, что все незнакомые девочки в той или иной степени казались Иннокентию занятными насекомыми: не то мухами, не то долгоносиками, науке еще неизвестными. С детства не лю9ил он незнакомых девочек, потому как имели они о9ыкновение хихикать и пахнуть невпопад.
Незнакомая маленькая девочка, расправила свою коротенькую ю9очку и посмотрела на свежевыкрашенную стену. Ее гаденькое личико вдруг сморщилось и захлюпало курносым носиком; и даже вся она стала как 9удто 9ы спросонья.
Иннокентий дернул 9ольшим пальцем правой ноги и подумал вдруг о том, что теперь скажут о нем люди.
Незнакомая девочка застегнула сандалию и вприпрыжку поскакала к магазину, повизгивая задорно и звонко:
– Мама! Мама! Там дяденьку трамвай переехал!
Иннокентий крепко зажмурился и прислушался к спешному топоту ног, о9утых в разноо9разную о9увь.
vii/9ормотание осьмое, с превращениями
Анурий Изяславович личность, вне всяких сомнений, уникальная. Да, чего уж там греха таить – всем личностям он личность.
Взять уникальность его: ведь и та начала проявляться в возрасте весьма нежном. Не то лет в пять, не то – в пятнадцать.