Красные курганы

В первом монастыре Пимен проторчал больше десяти дней, пока до конца не уяснил, что к чему. Дольше все покатило быстрее и быстрее. Но до распутицы — и тут князь как в воду глядел — монашек все равно не успел управиться с поручением. И то хорошо, что удалось добраться до Владимира. Там монастырей что близ города, что в нем самом — видимо-невидимо. Пока один навестил, пока другой — глядишь, и распутица прошла, дорога подсохла.

Так что воротился он к князю посреди лета. На мелко исписанных листах монах поставил жирные точки напротив трех имен. И непонятно никому, даже если кто любопытный заглянет невзначай, и Пимену память хорошая. Словом, листы протягивал с гордостью и похвалу от князя принимал, лишь немного покраснев. Да и то больше от удовольствия, чем от смущения.

Но особенно ему по душе пришлось, когда Константин, внимательно выслушав Пимена, поинтересовался как бы невзначай:

— А ты сам кого бы предложил?

Летописец солидно кашлянул, прочищая горло, приосанился, распрямил плечи от гордости — не каждый день с ним великий князь совет держит, да еще келейный, один на один, и приступил:

— Все трое достойны. Одначе мыслю я, что более всех для избрания подходит игумен Владимирского монастыря во имя святых Космы и Дамиана.

— Обоснуй, — предложил Константин.

— Игумен Суздальского, что на Сполье, всем хорош, но уж больно он хозяйственный.

— Так это же правильно, — пожал плечами князь.

— Ежели в меру, — вздохнул Пимен. — Сказано в книге Исуса, сына Сирахова: «Ни на кого не налагай лишнего». А он же, — монашек сокрушенно вздохнул, — резу он дерет, княже, нещадную с тех, кто к нему с протянутой рукой идет.

— И большая реза? — поинтересовался князь.

— По два десятка кун на гривну.[72] Но знаниями умудрен обильно, — заторопился Пимен.

— А второй? — уточнил Константин. — Тот, что из монастыря под Боголюбовом. Он чем плох?

— Всем он хорош, княже. В одном лишь отличка имеется. Тот монастырь был изрядно одарен еще князем Андреем Боголюбским. Да и князь Всеволод Юрьич тоже не скупился. Добрую дюжину селищ ты от этого монастыря отъял. На словах настоятель Иоаким не перечит, а что он там себе на уме мыслит, один вседержитель ведает.

«И Любим», — подумал Константин, решив в другой раз непременно отправить их вдвоем. Все-таки слишком солидна должность епископа в церковной иерархии, чтобы позволить себе роскошь ошибиться. Это если на светскую перевести, никак не ниже тысяцкого получается, а то и выше.

— А вот отец Иоанн из захудалого монастыря, — продолжал Пимен. — Не принято было у Владимирских князей оную обитель одаривать.

— Действительно, — засмеялся Константин. — Посвящен бессребреникам, а им угодья и селища ни к чему. Уж больно не сходится одно с другим.

— Вот-вот, — подтвердил монашек. — Потому он и в сердце на тебя темных помыслов держать не может — не за что. Шли туда люди простые. Он и сам угодил в эту обитель еще малолетним сиротой, но оказался в грамоте вельми разумен. Потом его над всеми переписчиками поставили. С их трудов, почитай, весь монастырь кормился, да и ныне кормится.

— И как он ими повелевал?

— Как потом и всей обителью, с разумной строгостью, но без злобствования. И помощников себе славных подобрал. Я чаю, и без него ныне монастырь сей не пропадет, от глада не возопит.

— Помощников — это прекрасно. Как раз такой нам и нужен. — Князь довольно кивнул и заметил, улыбнувшись: — Хорошо, что мысли у нас с тобой сходятся. Лишняя порука, что человек должен оказаться хорошим.

Тут уж отрок и вовсе чуть ли не к небу воспарил от блаженства и от предвкушения того, что он нынче же вечером в своей летописи о самом себе напишет. Нет, имени он указывать не будет, разве что разок — и все же, и все же…

Константин же досадовал только на то, что он немного промедлил с этим вопросом и из-за этого игумен Иоанн не успел перейти из кандидатов в настоящие епископы.

Впрочем, как раз этот вопрос был в Чернигове благополучно разрешен. Только обычно с настолованием, властью, данной ему от патриарха, управлялся сам митрополит,[73] а тут его подменяли шесть епископов. Но тоже уровень солидный — чуть ли не половина всех духовных владык Руси. С новоявленным же владыкой Суздальской и Владимирской, Юрьевской и Тарусской епархии и вовсе выходила ровно половина голосов на будущем съезде.

Правда, Иоанну надлежало еще съездить в Никею для окончательного утверждения в сане, но это уже дело десятое. Зато теперь половина голосов делегатов будущего церковного съезда была у Константина в кармане.

Конечно, сомнения у князя все равно оставались. Явно все помалкивают, а как там с тайными мыслями? Например, старый туровский ворчун, который отсидел на епископской кафедре дольше всех на Руси, вслух не сказал ничего, но Любим, предусмотрительно взятый Константином в Чернигов, мысли его уловил хорошо, сдержанно пояснив князю: