Красные листья

— Ничего, — сказала Кристина, махнула здоровой рукой и сделала гримасу Джиму. — Забудь все. — Она повернулась, чтобы уйти, но остановилась. — Кстати, Конни, вот он, Альберт, стоит здесь, рядом. Почему бы тебе не спросить у него?

— Потому что я спрашиваю у тебя, — мрачно бросила Конни, не глядя в сторону Альберта.

Джим отодвинулся от Кристины.

— Конни, не будь такой идиоткой, — сказал он грубо. — Разве это не очевидно? Она же тебе только что сказала.

— Я ничего не слышала, — ответила Конни.

— Она только что это тебе сказала! — вскрикнул Джим, повернувшись к Кристине. — Разве не так? Слышишь ты, я не хочу больше с тобой разговаривать ни о чем! — Его лицо, искаженное гневом, стало красным. — И никогда! — Он не говорил, а почти шипел. — Я не хочу с тобой разговаривать. Понятно? Я не хочу, чтобы ты ко мне приближалась, я больше не хочу выполнять твои просьбы погулять с твоей собакой. Я не хочу помогать тебе в занятиях. Не хочу! Я не хочу иметь с тобой никаких дел! Понятно?

Конни замерла и удивленно уставилась на Джима. И не она одна. Значит, Джим способен разозлиться. Прежде он, бывало, выходил из себя, но повод для этого нужен был серьезный. Например, те или иные действия президента, рост преступности, на худой конец, критическая статья в «Дартмутском обозрении». Но сейчас он разошелся не на шутку. Несколько студентов, которые как раз входили в комнату, чтобы посмотреть телевизор, и, очевидно, слышали весь этот монолог, теперь неловко топтались у двери.

— Джим, что ты, в самом деле… — начал Альберт.

— Пошел ты на… — оборвал его Джим. — Я не знаю и знать не хочу, что за поганую игру ты затеял. И уж конечно, не желаю принимать в ней участие. Не желаю!

Джим развернулся и покинул комнату, толкнув студентов, которые не успели посторониться. Выходя, он обернулся и бросил на Кристину взгляд, полный ненависти.

— Ну что, видишь, что ты наделала? — сказала Кристина, повернувшись к Конни.

— Я? — нерешительно проронила Конни. Вся ее злость пропала, как будто тот факт, что Джим назвал ее идиоткой, и его последующая тирада, вместо того чтобы взвинтить еще больше, ее успокоили. — Значит, это я во всем виновата, не ты? А вот Джим, как видишь, тоже считает, что тут дело нечисто.

— Вы мне обе надоели, — произнес Альберт. — Я ухожу к себе.

— Альберт, подожди! — крикнула Конни.

— Нет, хватит. Я устал от всего этого, устал до предела. Я устал от вас, друзья мои, обвиняющие меня во всех смертных грехах.

«Странная логика, — подумала Кристина. — Его-то как раз никто ни в чем не обвинял».

— Я устал все время видеть ваши пальцы, показывающие на меня, я устал от вас, не принимающих никаких оправданий, — продолжил он. — Если ты так в этом уверена, Конни, почему бы тебе в таком случае просто не порвать со мной отношения? Это же так просто. Порви со мной и возвратись к Джиму. Как я понял, он сейчас как раз свободен. Ты мне не доверяешь, а такое, знаешь ли, трудно вытерпеть. Особенно когда это затягивается надолго. Я не хочу связывать себя с человеком, который мне не доверяет. Я предлагаю тебе выбор: либо верь мне, либо оставь меня. Я устал от этих игр.

— Я не хочу оставлять тебя, — тихо проговорила Конни. — Я только хочу, чтобы ты сказал мне правду. Скажи, и я больше никогда не буду ни о чем таком тебя спрашивать и не буду ни в чем сомневаться.

Кристина ждала. Она ждала без всякого любопытства и предчувствия чего-то неожиданного. Она знала Альберта и знала, что у Альберта Мейплтопа правда никогда не была на первом месте. Она знала, что он вообще никогда не говорит правду. Она подозревала, что и Конни знает это тоже, но предпочитает не замечать, и в этом состоит ее категорический императив — не замечать лживость его натуры. Альберт всегда увиливал, всегда находил повод для оправдания самых, казалось бы, не поддающихся оправданию своих действий. Любое его слово, любая его туфта — все годилось для Конни. Любую лапшу, какую он вешал ей на уши, она снимала, кушала и просила еще. Кристина ждала, когда Альберт повернется к Констанции Тобиас и подтвердит ее категорический императив.

И Альберт Мейплтоп ее не разочаровал.

Все равно случившееся — этот публичный скандал, эта окончательная разборка — не оставляло в душе ничего, кроме разочарования. Единственный результат, которого они добились, — это то, что теперь никто друг с другом не будет разговаривать. Прежде они никогда не позволяли доводить выяснение отношений до такого состояния.

Кристина прошла наверх. Когда она появилась на пороге своей комнаты, было 11.15.

Снег за окном все еще валил. Кристина отчаянно пожалела, что нечего выпить. Значит, не судьба сегодня совершить свой поход через мост. А жаль. Френки Абсалом ждал. Тяжело вздохнув, она села за компьютер, думая, что будет писать статью для «Обозрения» об истории смертной казни, но ее потянуло в постель, а сердце не переставало тягостно сжиматься и болеть.

В 11.45 она вышла прогуляться с Аристотелем и вернулась в комнату за несколько минут до полуночи.

Стук в дверь ее испугал, екнуло сердце. «Что это со мной?» — тревожно подумала она.