Красные листья Гомбори. Книга о Грузии

Не для того, чтобы, как птица,
Петь вчуже отчие края
И в звуках сладостных излиться,
На землю небом послан я.

И на земле воспитан строго

Я, вестник неба, сын высот,
Затем, чтоб вопрошал я Бога
И за собою вел народ.

В груди бушует пламень божий,

Святого жертвенника пыл,
Чтоб я, народ родной тревожа,
Беду и радость с ним делил;

Чтобы моею стала раной

Народа рана; чтоб душа
Жила тревогой непрестанной,
Его тревогами дыша…

Тогда лишь искра с небосвода

Всю душу опалит мою,
И слезы скорбные народа
Я осушу и – запою!
Акакий Церетели
Одной женщине

В волосах ее сияла роза

С мотыльком на лепестках…
Мотылек, над розой рея,
Пил дыханье светлолицей.
В мире нет ее милее,
Средь цветов она – царица!

Созерцателей веселым

Опьяняла ароматом,
Но язвительным уколом
Отвечала нагловатым…

И ревнивые – печали

Предавалися унылой,
Распаленные вздыхали:
«О, счастливчик легкокрылый!»

А меж тем, кружась вслепую,

Словно мотылек в метели,
Проклиная судьбину злую
Безутешный Церетели.

Григол Робакидзе

Ртвели

Скользким драконом, исторгнутым топями,
Встала давильня. Дурманно и весело.
Мутно-хмельные давильщиков профили,
Щиколки красные, буйное месиво.

Стиснуты прутьями, сжаты соломою,

Кисти – в корзинах, черные с желтыми.
Черепом тыквы[29] с носом изломанным
Черпают дети сок свежевзболтанный.

Блещет янтарь под зарею рубиновой,

Лозы взвиваются черными змеями,
В темных глубинах мерещится киноварь.
Пологов лиственных зыбкое веянье…

Звук бездыханный, ветром волнуемый:

«Ты! Ты – моя! Не упрямься…» Покатится
Шепота шелест меж поцелуями:
«Да, я – твоя! Да, я – твой!» И – невнятица.

Юношей песня «Одела дилано!»[30]

Прыгают краски, везде разбрелись они…
Тихо! Откуда приблизилось дивное:
«Эгей, Диониси, эгей, Диониси!»?

Амазонка Лонда Сонет – вышедший из берегов

Гомон. Сумятица. Пляски… Заздравные звонки
Тосты. Меж тем в круговом азарпеша[31]

пути.С сыном Филиппа так жаждут войны амазонки,
Но светлоликая Лонда… Ей места себе не найти!

Кажется зверем угрюмым, напрягшимся в гонке…

Дерзко промолвила: «Наша царица, прости!
Александра хочу! Хоть нa день он – мой… О ребенке
Я умоляю… Хочу от него понести!»

Вот уж три дня амазонка лежит с Македонцем,

Тешится с ним среди лоз виноградных под солнцем.
Он говорит ей: «Престолы я взял мировые!

Судьбу обуздал, но бессмертие – из твоего

Неутолимого тела первым – пью и – впервые
С тех пор, как пояс я снял золотой с него!»

На Верийском мосту [32]