Красные лошади (сборник)

Едем по улице. Я впереди на тракторе. Остальные своим ходом, горланят песни, шумят. Я смотрю Любка стоит на краю дороги в туфельках, в носочках. Одна, без Алфреда. Я сразу отвернулся, будто не замечаю её. Сам думаю: смотри, как я на тракторе еду. А Любка приложила руку к губам и крикнула:

Эй ты, Лёха, жук навозный, чего нос задрал?!

Я будто не слышу.

Чего же ты, Любка, к нам не идёшь? спросил Стёпка. Мы, видишь, трактор получили. Видишь, работаем.

Ну и работайте. От работы кони дохнут Любка тряхнула головой, ленты у неё в косах вспыхнули начищенной оранжевой медью. Любка зажала нос пальцами: Фу Фу Дышать нельзя. Нашли себе наконец занятие. В самый раз, по культуре.

Ишь какая благородная! загалдели ребята. Будто у неё коровы нет.

Стёпка их остановил, говорит спокойно, даже как будто просит:

Нам после этой работы другую дадут. Хочешь трактор посмотреть?

А какое мне дело? ответила Любка. Работа дураков любит.

Ой, Любка, с чужого голоса ты поёшь!

Любка опустила голову, сказала тихо:

Вы и без меня справитесь. Вон вас сколько. Я вам и не нужна, поди-ка

Стёпка у неё тоже тихо спросил:

Что это с тобой приключилось, Любка?

Да ничего с ней не приключилось! Влюбилась в своего Алфреда! выкрикнул Гурька и засмеялся.

Я поднялся с сиденья, чтобы лучше видеть. Мне очень хотелось, чтобы Любка полезла в драку. Она это может. А она отвернулась и побежала в проулок.

Влюбилась! заорали ребята. Алфредова невеста!

Я тоже закричал. Только Стёпка не произнёс ни слова. Подошёл ко мне, ткнул меня кулаком в ногу.

Чего надрываешься? Трогай.

Потом мы возили жерди к реке. Там строили загон для свиней и обносили его жердями. Потом мы возили песок, солому всё, что нам было под силу.

Яблоки в садах зрели. Зрела наша ненависть к Алфреду. Почему мы его так ненавидели? Я и сейчас ещё толком не понимаю. Кажется, лично нам он не делал никаких гадостей.

Он купался целыми днями, разъезжал с Любкой на велосипеде, валялся в гамаке, удил рыбу. Когда мы приходили на речку смыть свой рабочий пот и пыль, он удалялся, насвистывая, причём на нас даже не глядел. А однажды, когда Степан наступил на его рубаху, сказал даже:

Извините, я хочу взять рубашку.

В другой раз, когда Гурька, нырнув, привязал его леску к коряге, он просто отрезал её ножом и ушёл улыбаясь.

Любка, завидев нас, переходила на другую сторону улицы или сворачивала в проулок. Может быть, так вот и лето прошло бы, но случилась одна история.

Рано утром мы все лежали у кузницы, возле своего трактора, ждали, когда придёт из колхозного правления Стёпка, принесёт наряд на работу. Утреннее солнце клонило в сон. Оно будто водит перышком по щекам. Я заметил: если лежишь на солнце ничего не делая, всегда хочется подремать.

Вдруг все ребята подняли головы. К кузнице шёл дед Улан. Одной рукой он опирался на свою вересовую палку, а другой тащил здоровенный яблоневый сук. Он тащил сук с трудом. Коленки у него тряслись, голова вздрагивала.

Дед обвёл нас взглядом, словно выискивал кого-то.

Турки вы, сказал дед. Турки алфреды.

К кузнице подошёл Стёпка. Он увидел яблоневый сук у деда в руках и сразу понял, в чём дело.

Дед, это не мы, сказал он.

Улан отпихнул его палкой.

Отойди Турки вы, бормотал он. Пустое вы семя. Полова

Дед заплакал. Старый уже был человек. Даже отлупить нас у него не было силы. Мы бы не сопротивлялись, пусть лупит. А он повернулся и пошёл прочь. Старается идти быстро. Ноги его не слушаются, только трясутся пуще, а шага не прибавляют.

Кто? спросил Стёпка.

Ребята молчат. Стёпка ещё раз спросил:

Кто?.. Потом начал допытывать поимённо.

Гурька рассердился, закричал:

Ты что за прокурор? Говорят, не лазали, значит, не лазали. Кто к Улану полезет?

Никто, согласился Стёпка. Не было ещё, чтобы к Улану в сад лазали.

И тут Гурька догадался:

Алфред!

Алфред! зашумели ребята. Айда!

Стёпка всех остановил.

Куда? Нужно его с поличным захватить.

Ух, Алфред, тяжко тебе придётся, подумал я.

Целый день мы отработали на своём Беларусе возили торф. А вечером все разошлись по садам караулить Алфреда. Мы со Стёпкой полезли к деду Улану.

Просидели до темноты.

Ночи у нас тихие слышно, как брёвна потрескивают в стенах, остывая; как коровы жуют жвачку, а куры на шестах чешутся. Слышно, как далеко-далеко гудит паровоз, будто тонкой петлей стягивает сердце, и замирает оно от того крика. Я даже песни сочинять стал:

Вы, алфреды, гады,
Вы, алфреды, паразиты,
Нет для вас пощады

В этот вечер в садах было всё спокойно и в следующий тоже. Зато на третий вечер слышим, раздвигаются в плетне прутья и кто-то нас тихо кличет:

Эй!..

Мальчишка, Игорёк, совсем маленький, сын колхозного конюха, просунул голову в Уланов сад, шепчет:

Эй!.. Бежим, я Алфреда углядел.

Мы через плетень, как козлы, одним махом.

Игорёк бежит между нами. Шуршит что-то. Нам некогда слушать. Стёпка от нетерпения подхватил его на закорки. Пролезли мы через Игорьков двор к проулку. Игорёк доску в заборе отодвинул, показывает.

Вот он, Алфред, глядите.