Красные маки

Руперт много раз терялся, потом находился. Однажды я предпринял попытку подменить медвежонка на нового, только что из магазина. И что же из этого вышло? А ничего. Он оказался без запаха. Не пах ни молоком, ни мылом, ни фруктовым соком, ни пролитым «Калполом», ни шоколадом, ни яблоками, ни сказками, рассказанными на ночь, ни шепотом, ни поцелуем, ни высокой температурой, ни кашлем, ни приснившимся под утро кошмаром. Словом, в нем не было ничего из того, что способно превратить обычную плюшевую игрушку в живое существо из меха, опилок и картона.

Игрушка ведь сродни талисману. У Шейлы хватило чутья, чтобы положить мне в багаж этого медвежонка; человек более рациональный до такого бы не додумался.

– Что ты собираешься с ним делать? – засмеялся Мик.

– Отдам Чарли, – сказал я.

Руперт слегка вылинял, протерся, и ухо у него болталось, но, учитывая, что ему исполнилось двадцать лет, сохранился вполне прилично. Я вошел в хижину и положил Руперта на подушку к Чарли. Его можно было там и оставить, но вместо этого я решил подвесить медвежонка у нее над головой. Оказалось совсем нетрудно слегка раздвинуть бамбуковые жерди и закрепить его в щели между ними, чтобы он царил над ее опиумными грезами.

Вообще все, что касалось Руперта, было для меня загадкой. Медвежонок – это вам не Рэмбо и не Кольридж.

Куда им до него!

Позже, когда Мик, Фил и я сидели около нашей хижины, мы увидели бородача Као, шествующего по деревне в сопровождении еще четверых мужчин. Я не встречал их прежде, они все были одеты в поношенную армейскую форму. Проходя мимо, Као бросил в нашу сторону злобный взгляд. Мик не был бы Миком, если бы не ответил ему тем же. Они сверлили друг друга глазами, пока Као со спутниками не отошел достаточно далеко.

– Урод, – заметил Мик после того, как вояки удалились.

– Некстати он здесь появился.

– А что он тебе сделал?

– Ничего, – ответил я. – Пока ничего.

Я отвел Мика с Филом на поля. Невозможно описать словами, какими неземными и прекрасными выглядели склоны холмов в рассеянном свете раннего утра. Так мне всегда представлялся рай. Я решил познакомить их с такой выдающейся личностью, как Кьем, этим фольклорным персонажем.

Кьем, по обыкновению, разукрасил себя красными, белыми и лиловыми цветами, и сегодня на нем была фетровая шляпа с обвисшими полями, к которой также был прикреплен цветок. Мик приблизился к старику, широко разинув рот и до смешного серьезно кланяясь по-тайски, хотя здешние горцы предпочитали рукопожатие, а не поклон. Кьем ответил на приветствие столь же почтительно. Я представил ему Мика, и старик повторил его имя два или три раза.

Его внимание привлек амулет, висевший на шее у Мика. Он подошел ближе, чтобы получше его рассмотреть, выражая свое одобрение тихими возгласами удивления. Мик порывался снять с себя амулет, чтобы Кьем мог осмотреть его, но тот остановил его, жестом давая понять, что Мику не следует это делать. Он переводил взгляд с амулета на Мика, а затем снова на амулет. Как видно, что-то в изображении полумесяца произвело на него сильное впечатление.

– Луна! – сказал Кьем.

– Луна, – повторил Мик.

– Лу-у-на! – выкрикнул Кьем.

– Лу-у-у-у-на, – подтвердил Мик.

– Лу-у-у-у-у-на!

– Да прекратите вы! – не удержался Фил. Похоже, общение с местным шаманом его тяготило.

Я сказал, ни к кому особо не обращаясь: – И подошел тогда Предрассудок, и поглядел на узника.

Это я из «Пути паломника» помнил. Мик и внимания не обратил, а Фил вдруг уставился на меня. Ну точно, я оказался прав: понятия не имею, почему мне вздумалось процитировать эту строчку, и даже не могу вспомнить, о чем там шла речь, но Фила я раскусил. Вот и посмотрим, как ему это понравится, подумал я.

Кьем, судя по всему, отнесся к Мику благосклонно. Мы оставили старика заниматься его работой и пошли через маковые поля. Мик, попав в гущу трудолюбивых жителей деревни, развлекался как мог: выхватывая у них из рук инструменты, он устроил настоящее представление, делая вид, что собирает опиум. Это чрезвычайно забавляло крестьян. Они хихикали при виде его усилий и бранили его, если он надрезал маковые головки слишком глубоко или если из-за его неловких попыток часть застывающего млечного сока попадала на землю. Между тем Фил держался на расстоянии от нас, пренебрежительно морщась.

Меня поражало это различие между моими спутниками. От участия в таком балагане, который устроил здесь Мик, Фил всегда постарается отгородиться. Там, где один человек бросается очертя голову напролом, другой непременно притормозит и оценит обстановку. Не прошло и десяти минут, как оказалось, что все работающие на поле смеются и повторяют:

– А-мик! А-мик!

– Ты теперь соучастник, – вдруг сказал Фил.

– Чего?

– Ты вместе с ними собираешь опиум, из которого потом сделают героин, и кончится все тем, что твоим героином будут торговать у ворот нашей школы, понятно?

Мик посмотрел на меня, как будто я мог ему сказать, шутит Фил или нет.

– Чушь какая!