— Хоть имя свое назовите! — сказал Джаба.
— Не надо, нет смысла, Джаба… — Девушка запнулась, голос у нее задрожал. — Я всегда о вас думаю, всегда… Это непростительно. И поэтому вы никогда не узнаете, кто я.
— Ничего не понимаю…
— Я мечтала поговорить с вами хоть раз… Быть вот так рядом, близко от вас… До свидания, — она протянула Джабе руку.
— Вы просили меня проводить вас…
— Но ничего не обещала: ни сказать имя, ни открыть лицо…
— Хорошо, я ничего и не прошу, Но могу я знать, зачем вы прячете от меня лицо, если мы каждый день встречаемся на улице?
— Это я встречаю вас, а вы меня — нет.
— Что, понятно, не одно и то же. Но вы, оказывается, все знаете обо мне, я же о вас ничего не знаю… Только слышал ваш голос. Это неравная игра.
— Я не играю, Джаба.
Где, когда он слышал этот голос, эти слова: «Я не играю, Джаба…», «Я больше не играю…»?
Как будто с незапамятных времен было непреложно определено, что Джаба должен явиться на маскарад и встретить девушку, которая так прямо и смело объяснится ему в любви.
«Нет, не то… Почему я не охвачен волнением, не утратил способность соображать? Я совершенно спокоен. Может, оттого, что не вижу лица? Ведь как много могут сказать глаза, как по-разному может изгибаться простая линия губ, сколько чувства и страсти может выразить этот изгиб! И даже больше того — если не видишь губ и глаз одновременно, ничего нельзя понять, ничего нельзя знать о человеке: какие у него мысли? что он чувствует?»
Они уже были внизу, у главного выхода. Девушка подобрала длинную юбку маскарадного платья под легкое, коротенькое пальто и придерживала полы обеими руками, чтобы юбка не вывалилась. Не снимая маски, глядела она через застекленную дверь на улицу. Изнутри глухо доносились музыка и говор. Здесь, у выхода, шум улицы заглушал неясный гул маскарада.
— Пожалуйста, остановите какую-нибудь машину… Я не могу выйти так на улицу, — она показала на свою маску.
— Так снимите ее, — сказал Джаба невинно, как бы подсказывая девушке то, что ей самой не пришло в голову.
— Тогда останьтесь здесь, а я выйду одна.
«Я должен убедиться — игра это, простое озорство или… или все это всерьез?»
— Неужели вы в самом деле думаете, что я не сумею узнать, кто вы и как ваше имя?..
— Так нужно.
«Если «нужно», то это еще ничего».
— Вы, верно, прочли какую-нибудь книжку… Собственно, дурного в этом ничего нет… Книжку, которая вам очень понравилась. И вам, должно быть, кажется, что сегодня, как в старину, чтобы добраться из города, до какого-нибудь горного замка, нужны недели и месяцы, что девушки живут в высоких башнях, башни стерегут воины с копьями… Это немножко смешно, такая игра вам очень к лицу…
— Джаба, я знала, что вы будете сегодня на маскараде… И я так хотела хоть раз в жизни говорить с вами.
— А во второй раз не хотите?
— Нет… — Девушка запнулась. — Может быть, я позвоню вам по телефону… Когда-нибудь, через год или два…
— Ого! — воскликнул Джаба. — Вот это масштабы!
— Вы… вы смеетесь надо мной.
Джабу тронул ее голос — в нем слышались слезы.
— Клянусь чем угодно, мне и в голову не приходило насмехаться. Конечно, мне хочется знать, кто вы, — ведь это так естественно. У вас красивый голос, и вы так смело со мной заговорили. Вы даже не пытались скрыть, что я вам… нравлюсь… или что там еще, не знаю, как назвать… Простите, что я так говорю, но я хочу быть откровенным до конца… Мне именно так показалось. Что же удивительного, если я решил не отставать от вас, пока всего не узнаю? Если вы хотели просто подшутить надо мной — тогда другое дело, так и скажите, и расстанемся на этом, но какой в этом смысл, зачем вам было дурачить меня?
— Джаба, ну представьте себе… — Голос девушки зазвучал вдруг так убежденно, точно она только что открыла большую, важную истину. — Ну, подумайте, Джаба, если бы на мне не было маски и я вела себя с вами вот так, как сегодня, ведь вы никогда, ни за что…
— Ну, дальше?
— Ведь вы ни за что… Какой бы я ни была красивой и замечательной… Ведь я ни за что тогда не могла бы…
— Понравиться мне?
— Вон идет машина… Остановите ее, пожалуйста, остановите, прошу вас…
Джаба пересек широкий тротуар, соскочил на мостовую. Но водитель отмахнулся и проехал мимо.
Джаба вернулся к девушке.
«Нет, право, она просто потешается надо мной! Слава богу, я еще не сболтнул ничего такого, что бы она могла рассказать подругам и вдоволь повеселиться на мой счет».
Девушка стояла перед подъездом.
— Оставайтесь, Джаба. Я поеду на автобусе.
— Как вам угодно. — Ответ был подсказан уязвленным самолюбием, внезапно вспыхнувшим ребяческим мстительным чувством. Джаба протянул девушке руку: — Прощайте.
Левушка окаменела. Из-под черной маски глядели на Джабу испуганные, наверно, расширенные глаза.
— Вы… останетесь? — Она с трудом проглотила слюну.
— Да. Прощайте! — Джаба направился назад, к подъезду. — Мне надо здесь поснимать еще немного, — он вытащил из кармана плаща фотоаппарат и вновь засунул его в карман.
— Вы обиделись!
— Не на что. Каждая девушка имеет право считать себя писаной красавицей, в особенности ночью, в темноте, — Джаба сам удивился своей грубости.