Красные облака. Шапка, закинутая в небо

— Нет, дядя Бено, я здесь не останусь! — И Дудана в знак того, что даже разговор об этом считает излишним, ушла на висячий балкон.

Балкон выходил на проспект, против оперного театра. Дудана перегнулась через перила и посмотрела вниз. На широком тротуаре, возле угла крутой Чавчавадзевской улицы, стояли группой юноши, грелись на солнышке и беспечно болтали.

«Неужели больше никогда не встречу?.. — думала Дудана. — Не может этого быть! Где-нибудь, когда-нибудь встретимся… Я сразу его узнаю».

— Иди сюда, девочка, — послышался голос Бенедикта.

Он молча поднял руку, давая этим Геннадию понять, что за согласием девушки дело не станет: это он берет на себя.

— Все будет оформлено как полагается, — начал Гуту Бегашвили. — Согласуем с домоуправлением, запишем в домовую книгу, а милиция поставит новый штамп прописки в паспорте. Все это я берусь уладить сам. Нет, Лоле Карамашвили и ее мужу не видать этой квартиры как своих ушей!

Бенедикту, Бату и Геннадию стало не по себе. Все трое переглянулись. Неужели уполномоченный по дому догадывается, какие цели преследует Бенедикт?

— Я вылечу этого почтенного старика! — сказал Бенедикт, чтобы рассеять возможные подозрения уполномоченного. — Как его зовут? Самсон? Ну, так я добьюсь выздоровления почтеннейшего Самсона! Не будь я Бенедикт Зибзибадзе, если не поставлю его на ноги!

… — Считай меня невежественным лекарем и деревенщиной, если этот мальчишка через месяц не будет играть в футбол! — сказал Малакия Турманидзе.

И Турманидзе сдержал свое слово — двоюродный брат Самсона остался с двумя здоровыми ногами. Как тетя радовалась!

— Гей! Гей! — понукал быков Самсон; хворостина его со свистом рассекала воздух. Быки тронулись. Жалобно заскрипела аробная ось. «Мылом бы ее надо смазать, пересохла…»

— Смотрите, шевелит губами! — воскликнула Лида.

— Голоден, наверно, — сказал Гуту. — Остыла твоя похлебка, дай уж ему поесть.

— Разве он ест? — изумился Бату. — А я слыхал, тут только искусственное питание…

«Встретимся где-нибудь — в кино или в театре… А может быть, уже встречались, только я его не узнала? — Дудана все смотрела на гуляющих внизу, на проспекте. — Может, он живет здесь, в центре… А я за университетом — оттого и не встречались… Может, он работает где-нибудь здесь, поблизости…»

— С чего Гуту так на Лолу взъелся? — шепнул Бенедикт Геннадию.

Геннадий посмотрел на Гуту и Лиду, поднялся на цыпочки и чуть ли не прижал губы к самому уху Бенедикта:

— Нравится она ему. А Лола над ним смеется: дескать, будь тебе хоть двадцать лет, все равно с моим мужем не сравнишься. А мужа двенадцать месяцев в году нет дома — все время в командировке. Понятно?

«Если из этих денег мне достанется десять — мое дело в шляпе. Десять и три — тринадцать. Целое богатство!» — думал Бату, глядя на ноги Дуданы, перегнувшейся через перила балкона.

…Отец Эгнатэ Кубанейшвили, законоучитель, что-то шепнул на ухо после молитвы надзирателю училища. Тот кивнул в знак согласия и подозвал к себе Самсона:

— Пойдешь с отцом Игнатием.

— Слушаюсь.

Эгнатэ шел на крестины Он завернул в кусок ткани бутылку с елеем и еще какие-то принадлежности и взвалил узел на спину Самсону. Шли лесом, полями. В доме у Тутберидзе готовились к торжеству. Собралось все высшее общество. Белоснежные манишки и манжеты, голые напудренные плечи дам… У Самсона рябило в глазах. Ребенка погрузили в купель. Самсон читал молитвы по требнику.

— Благословите нашу трапезу, батюшка!

Эгнатэ осенил стол крестным знамением.

Со всех сторон совали ему в карман рясы смятые бумажки.

Ни копейки не дал он Самсону!

Рваные свои башмаки, из которых выглядывали пальцы, Самсон так и оставил тогда в лесу, вернулся домой босиком…

Ах, какой крепкой и нерушимой была в те дни его вера!

Никогда не вспоминалось раньше Самсону это происшествие — почему же он вспоминал о нем теперь? Быть может, он умирает и бог решил напомнить ему в предсмертный час о себе?

— А воду он пьет? — спросил Лиду Бату.

— Как же. Вот покормлю его и дам потом пить. Ему сейчас нужны свежий воздух и легкая пища. А когда он проснется, никому не известно.

— Думаете, проснется?

«…Как ему был к лицу тот бархатный старинный костюм!.. Какой у него славный голос! Он-то меня не узнает, даже если будет целый день на меня смотреть.

Да и как узнать — ведь он меня видел только в маске! Наверно, он живет где-нибудь здесь, в центральных районах… Может, послушаться дяди Бено, согласиться?.! Этот человек смотрит на мои ноги…»

Бату поспешно отошел от окна и посмотрел на Геннадия и Бенедикта. «Сегодня Яков Тартишвили принесет деньги», — внезапно вспомнил он и спросил, ни к кому не обращаясь:

— Который час?

Лида коснулась губ больного тонкой серебряной ложкой. Коснулась слегка, осторожно, потом чуть-чуть надавила. Старик зашевелил губами, как младенец, но не раскрыл их.

«Вот она пришла! Пришла та женщина… Это ее руки, знакомое прикосновение…»

Все вспомнил Самсон:

«Фати умерла! Моя Фати!»

СОЛНЦЕ ЧУВСТВУЕТ РАССТОЯНИЕ