Красные облака. Шапка, закинутая в небо

— Сейчас, — улыбнулся продавец и крикнул кассирше — Валя, один экземпляр Джека Лондона! — И опять Бенедикту: — В кассу, прошу!

Он вышел, чтобы спуститься в склад, но очень скоро поспешно вернулся в магазин.

— На минутку, уважаемый! — И, не дожидаясь Бенедикта, сам подбежал к нему: — Есть, оказывается, Диккенс, в тридцати томах.

— В тридцати? — Лицо Бенедикта расплылось в улыбке, узкие глазки исчезли в складках кожи и погасли. — Что ж ты меня столько мучил, добрый человек, сказал бы сразу! Вот это удача!

Из узенького, как вход в беличью норку, окошка кассы высунулась рука кассирши, длинные вишневые ногти постучали по стеклу.

— Ну как, выписывать Лондона или…

Продавец отдал соответствующее распоряжение.

Бенедикт засунул квитанцию на тридцатитомного Диккенса в карман и, сияя от радости, подошел к молодым людям.

— Идем, Дудана.

— Я думаю, — начал Гурам, когда они вышли На улицу, — ваш отец ничего не будет иметь против…

— Я не отец, а дядя, молодой человек.

— Ах, вот как… — Гурам, растерявшись, адресовался прямо к Бенедикту: — Так вот, я думаю, ваш дядя ничего не будет иметь против…

— Чей дядя, дружок?!

— Ах, извините. — И, чтобы загладить невыгодное впечатление, которое могло произвести столь бессвязное начало, Гурам одним духом выложил все: кто он, где работает, какие имеет намерения вообще и, в частности, относительно Дуданы. — Таково решение киностудии, — добавил он для пущей важности.

— В актрисы решила податься, девочка? — поднял бровь Бенедикт.

— И не думала, дядя Бено.

Мысли Дуданы вот уже полчаса как заняты одним Джабой. Как в смутном сне, доносятся до нее голоса Бенедикта и Гурама, и отвечает она также как бы во сне.

— Актеры все нищие и голоштанники, — заявил Бенедикт.

Гурам весь внутренне взъерошился, но счел за лучшее сдержаться.

— Нищим не платят по десять и по двадцать за одну роль.

— Чего — двадцать?

— Тысяч.

— Рублей? — Сердце у Бенедикта сорвалось с места и куда-то укатилось; пальцы его, не спрашиваясь хозяина, обшарили карманы, но нигде не нашли папирос.

— Разрешите предложить, — Гурам протянул ему пачку «Примы» и щелкнул зажигалкой.

Этого времени оказалось достаточно для того, чтобы Бенедикт надел личину.

— Нет-нет, я решительно против… как дядя… Даже если сто тысяч… Деньги не имеют значения.

— Я уверяю вас, что…

Как нелепо все сцепилось и переплелось… Гурам, сам того не желая, причинил обиду Джабе… Или это Джаба обидел его… И эта девушка ведет себя как-то странно, не говорит ни «да» ни «нет», и дядя у нее — фрукт, нечего сказать! А самое главное то, что Гурам пока не снимает никакого фильма и даже не готовится снимать, у него еще нет сценария. Иначе он быстро добился бы согласия обоих — если бы не это обстоятельство, лишающее его доброй половины энергии и напористости, непременно бы добился. А между тем потерять эту девушку равносильно самоубийству. Не сегодня, так завтра или послезавтра наткнется на нее еще какой-нибудь режиссер и уведет бедняжку… Простодушная, неопытная девушка, почти ребенок… Она и не представляет себе, что существуют на свете ложь, честолюбие, эгоизм, не знает, что пламенные слова, расточаемые мужчинами, зачастую идут от ледяного сердца. Вот она — роль для Дуданы: она прекрасно могла бы сыграть самое себя. И Гурам вообразил героиню фильма, которая легко запутывается в паутине затейливо сплетенных «чувствительных» слов и проходит мимо настоящей, хотя и не изливающейся в словах любви… А рядом — молодой человек, избалованный, живущий в довольстве и даже роскоши, красивый, но пустой, легкомысленный. И вот жертвой этого ничтожного молодого человека оказывается героиня кинофильма….

Гурам искоса глянул на Дудану. Опустив голову, шагала она рядом с ним. Из-под узкой темно-синей юбки попеременно выскакивали стройные ноги, обтянутые блестящим шелком, и, словно застыдившись, поспешно прятались.

— Сам не знаю, зачем я иду с вами, — передернул плечами Гурам. — Разве что запомню, где вы живете… И через месяц побеспокою еще раз, — может, до тех пор передумаете.

— Я совсем для вас не гожусь… Я даже на семинарах заливаюсь краской, когда приходится отвечать лектору… Подруги надо мной смеются!

— А вы все же приходите. Сделаем пробу — если не получится, уйдете, как пришли.

Бенедикт грузно шагал по улице, как бы рассекая воздух перед следовавшими за ним молодыми людьми, и жадно прислушивался к их разговору.

Сегодня у Бенедикта удачный день. Утром явился Бату и отсчитал ему пятнадцать тысяч, присланные Тартишвили. Бату не терпелось получить свою долю, он долго обхаживал приятеля, плел всякую всячину, подъезжал к нему с разных сторон, но тот сделал вид, что торопится на службу, и все старания Бату оказались тщетными: так и не вспомнил Бенедикт о своем обещании, а попросить комиссионные открыто Бату постеснялся. «Погоди еще, как бы не пришлось вернуть деньги хозяину», — сказал под конец Бенедикт и совсем отнял у него надежду.

Но главной, самой большой удачей дня было то, что случилось после.