Красные облака. Шапка, закинутая в небо

Иногда я думаю — может, мне все это мерещится? Может, я слишком предан тебе и от этого раздуваю безобидные вещи в целую историю? Может, я смотрю на горы с слишком далекого расстояния, и они кажутся мне пустынными и некрасивыми, а на самом деле они покрыты густыми лесами, в лесах журчат родники и сладко поют птицы? Иными словами, может, Гурам любит Дудану, любит больше, чем самого себя, — вот что я хочу сказать.

Прерываю письмо на минуту.

Я увидел через окно Гурама и Дудану — они появились во дворе. Я испугался, как бы Гурам не зашел в комнату, спрятал письмо под разбросанными по столу листами сценария и сделал вид, что работаю. Но они не вошли в дом, а расположились на скамье против моего окна и заговорили со школьным сторожем. Сегодня пасмурно, съемок нет, мы все свободны. Дудана в белом свитере, на плечах у нее накинут пиджак Гурама. Гурам поднимает с земли желтый лист платана, кладет его себе на кулак и бьет сверху ладонью другой руки. Лист лопается с громким звуком. Дудана слушает старика сторожа и время от времени кивает, как бы поддакивая. Я написал «поддакивая», и вдруг это слово показалось мне некрасивым, грубым — даже захотелось зачеркнуть…

Когда Дудана двигается, вся ее стройная фигура, ее изящная голова, ее длинные руки от плеч до кончиков тонких пальцев становятся вдвое красивей — так хорошеет под ветром густолиственное дерево. Ты знаешь это ее движение — когда она поднимает руки к голове и поправляет себе волосы? Следил ли ты когда-нибудь в такую минуту за ее пальцами, как бы ищущими что-то?

Гурам опять положил на кулак желтый лист и хлопнул по нему ладонью. Дудана вздрогнула, обернулась к нему, что-то говорит — должно быть, бранит его за то, что напугал ее. Гурам смеется, довольный собой, наклоняется, поднимает с земли еще один лист…

Как мне хочется отодрать его сейчас за уши! Только чтобы он при этом понял, за что его наказывают.

Джаба!

Дудана заметила меня и показывает знаком, чтобы я спустился во двор. Посмотрела на мое окно, почувствовав, что я пишу о ней? Так или иначе, я должен выйти. Так что извини — вообще извини за все.

Я собирался вернуться в город, но, подумав, остался здесь. Мне кажется, что мое присутствие хоть немного связывает Гурама. Скоро он сам собирается в город — отснятая пленка давно отправлена на студию, наверно, уже и позитив изготовлен, надо его посмотреть. Я приеду вместе с Гурамом. Во всяком случае, ко дню твоего рождения постараюсь быть в Тбилиси.

Дудана машет мне рукой и зовет меня! Так странно мне слышать свое имя — точно это сочетание звуков и не имя вовсе!

Прости меня.

Твой Нодар».

ТАНЕЦ АНИТРЫ

— Лиана?! — Джаба выбегает в коридор навстречу первой гостье, обнимает ее за плечи, притягивает к себе.

Лиана приподнимается на цыпочки и целует Джабу в щеку.

— Поздравляю, Джаба!

С ее плаща стекает струйками вода; на полу обрисовывается мокрый круг. Потом Лиана делает шаг в сторону — и плащ начинает чертить новую окружность.

— Ты помнишь мой день рождения, Лиана? — Джаба потирает влажные руки, чтобы они скорее высохли.

— Помню.

— Заходите, пожалуйста! — доносится из комнаты голос Нино.

— Почему же ты не сказала мне в редакции?.. Ни-. чего, заходи так, разденешься в комнате.

— Потому что ты сам ничего мне не сказал, — говорит с упреком Лиана.

— В редакции я никому не говорил, я и не собирался справлять свой день рождения.

— Войди, Лиана, войди, пол для того и существует, чтобы его пачкали, — встречает гостью Нино.

— Но мне позвонили: дескать, не отвертишься, все равно придем, так что готовься.

— Кто позвонил?

— Друзья. Вот-вот придут, мешкать нет времени. Мама тут наскоро что-то устроила.

— Великолепное угощение! — Лиана обходит вокруг стола и садится.

Нино видит мокрые следы ее туфель на полу.

— Ах, бедная девочка, да ты, кажется, и ноги промочила. Сейчас я найду тебе какую-нибудь обувь на смену! — И Нино заглядывает под никелированную кровать.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, мне ничего не нужно.

— Вот туфли… Для тебя, конечно, простоваты, но все же лучше не рисковать простудой.

— Большое спасибо.

— Что нового в редакции? — спрашивает Джаба. — Я сегодня ушел раньше времени.

— Да ничего… Письмо редактора ты видел?

— Нет! Пришло письмо?

— Я думала, ты знаешь.

— Что он пишет?

— Это просто открытка. Привет всем нам.

— А кому адресовано?

— Конечно, Ангии. Не мне же! На днях я так накричала на этого самого Ангию, что…

Джаба улыбается.

— За что накричала?

— Он этого заслуживал.

— А все же? Скажи, если не секрет.

— Я, говорит, посмотрел твою анкету, ты училась в музыкальной школе и исключена из шестого класса. Что ты такого, говорит, натворила в четырнадцатилетием возрасте? А сам так гадко улыбается…

— Насколько мне известно, ты два года лежала в гипсе.

— Да.

— И что же ты сказала Ангии?

— То, что сказала!

Мама зовет из коридора:

— Джаба, гости пришли, встречай.

Первым всплывает из колодца витой лестницы Нодар. В каждой руке у него по две бутылки шампанского. Похоже, что он уже навеселе.

— Зачем это? — показывает на бутылки Джаба; они целуются.

— Смотри, чтобы они ничего не заметили! — говорит Джабе на ухо Нодар.